Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Чисто политическим аспектом войны была схватка между двумя политическими силами — Германией и Англией. Этот аспект присутствовал на первой стадии войны. К 1916 г. смысл войны изменился, и Питт, как премьер-министр, это заметил. К тому времени это уже была война Западной Европы против Азии, в частности России. Первые два года Россия и масса других держав, воевавших против Германии, служили английской политике. Затем Англия отошла на второй план, ее превзошли по силе Азия и Америка. Каждый потерянный Англией корабль усиливал Америку и Японию. Каждый убитый английский солдат увеличивал силу России, Индии, Китая и Японии. Англия дошла до точки, когда военная победа не могла привести к победе политической. Ее единственной надеждой выйти из войны невредимой было заключение мира в 1916-м.

Естественно, то же самое относилось и к Германии. Каждый потопленный немецкий корабль усиливал Америку и Японию и каждая германская военная потеря увеличивала силу России и Азии по сравнению с западной цивилизацией.

Для белых европейских наций были непереносимы такие потери, которые с легкостью компенсировали для себя Азия и Россия. Теперь внешние силы численно превосходили западную цивилизацию в пять раз. Ввязавшись во внутреннюю войну — Англии против Германии, — Европа в целом сражалась только в интересах Азии, России и Америки.

Ничего этого не видели американские ответственные лица. Некоторые мыслители и писатели, такие как Фрэнк Харрис и Джон У. Берджес, глубже понимали реальное положение, чем любой публичный политик. Из последних только Уильям Дженнингс Брайан деятельно противостоял интервенционистским тенденциям.

Какое же отношение эта война имела к американскому империализму? Что Америка могла выиграть в этой войне? Европа не была врагом Америки: этому противоречили как политические реалии, так и культурные узы. Азия в лице Японии и России не была союзником Америки, их победа была не в ее интересах. С американских позиций нельзя было ничего выиграть, приняв участие в европейской войне на чьей-либо стороне.

Интервенция произошла просто потому, что не было никакой Америки . Были только частные группы с их экономическими интересами, слабое правительство, представлявшее сильнейшие из них, на фоне абсолютного непонимания мира политики, а также единства и судьбы Запада. В этом и была слабость американского империализма: ни плана, ни традиции, ни политики, ни цели, ни организации.

Английская тактика против Германии была той же, которую она использовала против Наполеона: политика «баланса сил», согласно которой континент должен был быть разделен на две равносильные группы, чтобы в любой войне английское вмешательство оказывалось решающим. Даже в 1914 г. эта тактика выглядела достаточно глупой и устаревшей, поскольку возросшая мощь России поставила на ней крест. Тем, кто смотрел глубже тонкого налета культурного западничества, благодаря которому создавалось впечатление принадлежности России к европейской государственной системе, и хватало проницательности, чтобы верно распознать азиатский нигилистический оскал под нехитрой маской, было ясно, что долговременные интересы наций Западной Европы совпадают, а цепляние за мелкодержавность и продолжение внутриевропейских войн фатальны для европейского монопольного мирового господства и для каждого отдельно взятого европейского государства.

Ни о чем подобном никто не знал, не подозревал и не мечтал в помешанной на экономике Америке. Когда пришла война, население отреагировало на нее в карнавальном стиле, как на новую разновидность публичного зрелища или спорта.

Америка ничего не вынесла для себя из войны также относительно политики. Ее потери были практически нулевыми, хотя пропорционально ширине фронта и длительности боевых действий они превосходили потери любой европейской державы. В итоге она решила, что выиграла войну. На самом деле, разумеется, война принесла Америке поражение, поскольку она не имела к войне никакого отношения. Америка находилась в нейтральной ситуации при любой интервенционистской политике.

После войны Америка сотрудничала с державами Европы, включая Германию, против азиатского большевизма в России. Она отправила два экспедиционных корпуса: один в Восточную Сибирь, другой — в Северную Россию для борьбы с большевизмом, который европейская война натравила на Европу.

Все материальные затраты и каждая жизнь, которую Америка отдала войне, стали для нее абсолютной потерей. Действительно, она вышла из войны, обладая гораздо большей властью, чем вступила в нее, наравне с Россией и Японией. Но впоследствии она отдала эту власть на Версальской конференции и Вашингтонской морской конференции. Не понимая смысла власти, она осталась в неведении относительно новой мировой расстановки сил по итогам войны и рассталась с полученной властью, даже того не подозревая. Невежество было не только общенациональным, но и персональным. Амбициозный торговец идеалами Вильсон, который взялся перекроить карту мира, имел совершенно зачаточные понятия о европейской географии, этнографии и истории. Ему не был известен баланс европейской экономики, и он себе даже не представлял, кто принадлежит к западной цивилизации, а кто нет. Например, Польшу и Сербию он считал западными «нациями».

Война ничему не научила Америку, считавшую себя «победительницей», и этот прагматический критерий якобы подтверждал правильность ее политики. Отказавшись от приобретенной политической власти, она тем самым показала, что не усвоила самого главного: война нужна для увеличения власти. Если бы любая другая держава вела себя так, как Америка, то есть участвовала в мировой войне в ущерб собственным политическим интересам, она была бы разгромлена и, возможно, расчленена своими соседями. Этого не могло случиться с Америкой благодаря ее изоляции в собственном полушарии.

Следует отметить (хотя это и не имеет первостепенного значения), что официальная американская пропаганда была не умнее лозунга «ради демократии надо сделать мир безопасным». Никто не счел необходимым связать американскую политику с американскими интересами. Это красноречиво свидетельствует о примитивности американского политического мышления. Никакого представления о кризисе западной цивилизации, о форме будущего, вообще ни о чем. Война ради войны. Примерно теми же самыми соображениями руководствовался Линкольн, подводя под войну идеологическую базу. Любая война должна была иметь какое-то отношение к «демократии». При необходимости «демократию» олицетворяла Россия — царская или большевистская. Единственным сообществом (кроме нескольких человек, мысливших независимо и воплощавших американскую надежду на будущее), которое в Америке не клюнуло на эти идеалистические лозунги и модные словечки, были финансисты. Идеалы для них — это товар, который можно купить за деньги. Разве не этим они занимались? Америка не могла проиграть войну в военном смысле точно так же, как не могла выиграть ее в политическом смысле. Одним словом, американское вмешательство в Первую мировую войну стало экспедицией в политическую нереальность .