Фрэнсис Паркер Йоки - Imperium. Философия истории и политики

Историю вершат люди, которые руководствуются как своими интересами, так и представлениями об интересах государства. Историки больше уважают тех, кто общее ставит выше частного. Однако бывает и так, что руководствующийся своими чувствами правитель реализует дух времени лучше, чем тот, кто исходит из интересов народа. Оценивая деятельность Наполеона, Шпенглер отметил, что он не понимал смысла того, что делал. Он видел в Англии конкурента, а между тем способствовал продвижению буржуазного общества, идеология которого была сформулирована английскими мыслителями. Поэтому было бы односторонне сводить историю к эскалации имперских настроений, не учитывать, что в Европе развивалось буржуазное общество, где главным считалась личная свобода.

Сегодня государство представляется как бюрократическая и военная машина, а общество — как моральная общность. Согласно либеральным мыслителям, государственный аппарат должен находиться под контролем юристов, экономистов, дипломатов и, наконец, общественности, которая может участвовать в обсуждении решений, касающихся жизненных интересов граждан. Однако в тревожные периоды истории государства вновь осознаются как нечто не только сверхличное, но и сверхчеловеческое, выступают как разбушевавшиеся демоны, ведущие борьбу не на жизнь, а на смерть. Как Молох они приносят в жертву своих граждан, не повинуясь доводам рациональности и экономической целесообразности. Империализм XIX столетия — очередная ступень глобализации мира, освоение водной и земной поверхности Земли в процессе географических открытий и последующая колонизация, наконец, мировые войны, причиной которых была борьба за передел мира.

Неудивительно, что Йоки, Шпенглер и Хайдеггер, а также либеральные критики, например Адорно и Маркузе, демонизировали капитализм еще сильнее, чем это делали марксисты. Гуманизм, свобода, права человека, демократия — все под подозрением, во всем видится какой-то «микрофашизм». Чрезмерное расширение понятия, как известно, приводит к инфляции. Если любая инновация — это всего лишь форма развития капитализма, то на каком фоне он обретает свои определенные черты? Сегодня, когда рабочий класс «растворился» не только на Западе, но и у нас, когда большинство теоретиков склоняются к мнению, что единственным классом истории остается буржуазия, вопрос «кто такой рабочий?» уже не кажется актуальным. Для жителей мегаполисов, оторванных от земли и родовых связей, кризис национального государства, семьи, системы образования и даже смерть человека уже не вызывает ни страха, ни сожаления. Капитализм плоти, когнитивный, культурный капитализм — это новые формы порабощения людей, которые анонимны и незаметны. Кроме того, уже мало кто решается протестовать против комфортабельного образа жизни.

Чаще всего кризис возникает из-за беспечности, корысти и вырождения правящей элиты, представители которой забывают о народе и занимаются партийными играми с целью личного обогащения. Йоки, попавший под обаяние немецкой консервативной философии, был критически настроен по отношению к обществу торгашей. Он описал последствия рыночной экономики, которая, как коррозия, разрушила традиционные человеческие общества, раскрыл деградацию как элиты, так и народа, и в качестве лекарства предлагал вернуть докапиталистические отношения. Теоретики, считающие долг мотором капитализма, забывают, что кроме денежного долга есть моральный, основанный на обязанности, ответственности, чести и достоинстве. Конечно, еще не все продается, и никогда капитализм не сможет охватить все сферы жизнедеятельности людей. Тем не менее, его экспансия продолжается. Сегодня рынком освоены считавшиеся ранее неэкономическими отношения. Наука, искусство, культура — все это стало производством капитала. Ученые и художники — это тоже предприниматели. Ученый производит знание, которое продается как товар; профессор производит, а студент присваивает символический капитал, который конвертирует в деньги, родители инвестируют свою заботу в детей и тем самым производят человеческий капитал. Даже развлечения и покупки — это не что иное, как воспроизводство общества потребления. Казалось, все это нейтрализует революционный пафос. Но на деле люди видят поляризацию богатых и бедных, причем богатство приобретается путем финансовых спекуляций, которые являются способом отъема денег у трудового народа. Тот факт, что трудящимися, то есть умственными пролетариями или «прекариатом», стали клерки и профессора, ничего не меняет, они зарабатывают деньги, в то время как прибыли спекулянтов и топ-менеджеров трудно назвать заработком.

На самом деле реальная экономика напоминает город, где современные небоскребы соседствуют со старинными зданиями. Конечно, новые формы жизни рано или поздно трансформируют и подчиняют традиционные уклады, но новое не становится тотальностью, всегда остаются не охваченные капитализмом территории. И если предлагать тактику современной революции, то можно посоветовать бороться за расширение таких территорий, не уступать их рынку и коммерции. Подлинный способ быть состоит в борьбе за сохранение человеческих отношений. Да и в охваченных товарным производством и расчетом прибыли социальных пространствах можно вести борьбу за их очеловечивание. Капитализм не превращает общество в пыль, народ — в толпу, не обрекает на отчуждение и одиночество. Может быть, функциональные связи соединяют людей гораздо прочнее, чем личностные отношения, которые не могут быть опорой рыночной экономики. На их основе складываются семейные организмы и небольшие моральные и духовные сообщества, основанные на дружбе и доверии, на ответственности и чувстве долга.

Левые либералы тоже критикуют капитализм. Т. Адорно утверждал, что время буржуазии прошло, и нельзя после Освенцима, утешаться прежними иллюзиями гуманизма и рационализма. Как и Йоки, он критиковал философию разума, которую вдобавок обвинил в том, что она-то и привела к тоталитаризму. Абсолютная идея воплотилась в устройстве концлагерей, к которым Фуко добавил тюрьмы, психбольницы, а также фабрики и учреждения образования. Как альтернативу метафизике, фундаментальной онтологии, психоанализу и экзистенциальной философии Адорно предложил проект негативной диалектики, согласно которой свобода достигается критическим отношением к любым государственным институциям. Как консервативная, так и критическая теория одинаково страдают подозрительностью, недоверием к мышлению, языку, к благам цивилизации, которые расцениваются как формы закабаления людей. И точно так же предлагаемые ими формы эмансипации имели, если не худшие, то все же отрицательные последствия. Призывы к патриотизму и ответственности ущемляли личную свободу, а отказ от «тоталитаризма» обернулся примирением с абсурдной капиталистической действительностью.