Гарет Джонс - Марксизм во времена Маркса

Обесценение существующего капитала и рабочей силы обусловливается отношениями обмена; рост производительности труда вызван вмешательством в обмен науки и техники. Обмен завладевает человеческой натурой, его разумом и способностью распоряжаться вещами. Приспособление человеческой натуры к рыночным отношениям обмена и отождествление человеческого индивида с частным собственником – изобретение отнюдь не Маркса; это утверждение не раз повторяли и защищали почти все философы его эпохи. Но именно Маркс критически утверждает: «Разнообразие человеческих дарований – скорее следствие, чем причина разделения труда» [МЭ: 42, 143]. В центре внимания Маркса находится мысль «идеологов», и в частности Дестюта де Траси. Как для него, так и для Ж.Б. Сэя общество – это серия взаимных обменов, а производство невозможно без обмена. Последователи Рикардо, например Джемс Милль, выступали против денежной системы, но эта полемика, писал Маркс, не может их «привести к решающей победе», несмотря на все их «умничанье». В самом деле,

«если грубое политэкономическое суеверие народа и правительств цепко держится за такой чувственный , осязаемый , бросающийся в глаза предмет, как денежный мешок, и поэтому верит в абсолютную стоимость благородных металлов и обладание ими считает единственно реальным богатством, и если затем приходит просвещенный светски образованный политэконом и доказывает им, что деньги есть такой же товар, как и всякий другой, и что в силу этого их стоимость, как и стоимость любого другого товара, зависит от отношения издержек производства к спросу (конкуренция) и предложению, к количеству или конкуренции других товаров, – то такому политэконому справедливо возражают, что действительная стоимость вещей заключается все же в их меновой стоимости , что эта последняя в конечном счете существует в деньгах, а деньги существуют в благородных металлах, и что, следовательно, деньги являются истинной стоимостью вещей и потому – самой желанной вещью. Больше того, доктрины просвещенного политэконома в конечном счете сами сводятся к этой премудрости с той только разницей, что просвещенный политэконом обладает способностью к абстракциям, позволяющей ему распознавать существование денег во всех формах товаров и потому избавляющей его от веры в исключительную стоимость их официального металлического существования. Металлическое существование денег есть лишь официальное чувственно воспринимаемое выражение той денежной души, которая пронизывает все звенья производства и все движения буржуазного общества.

Противоположность новейшей политической экономии монетарной системе заключается лишь в том, что она денежную сущность ухватывает в ее абстрактности и всеобщности» [МЭ: 42, 19 – 20].

И далее Маркс замечает:

«Политическая экономия… исходит из отношения человека к человеку как отношения частного собственника к частному собственнику . Если человек предполагается в качестве частного собственника , то есть, следовательно, в качестве исключительного владельца, который посредством этого исключительного владения утверждает свою личность и отличает себя от других людей, а вместе с тем и соотносится с ними – частная собственность есть его личное, отличающее его, а потому его существенное бытие, – то утрата , или упразднение частной собственности есть отчуждение человека и самой частной собственности » [МЭ: 42, 24 – 25].

« Деньги , обладающие свойством все покупать, свойством все предметы себе присваивать, представляют собой, следовательно, предмет в наивысшем смысле» [МЭ: 42, 146]. Так как они, «в качестве существующего и действующего понятия стоимости, смешивают и обменивают все вещи, то они представляют собой всеобщее смешение и подмену всех вещей, следовательно, мир навыворот, смешение и подмену всех природных и человеческих качеств» [МЭ: 42, 150].

Отчуждению денег противостоит человек как предметное существо, то есть как существо, которое нуждается в предметах, чтобы увековечить собственное естественное существование, и которое нуждается в общественных отношениях для собственного обогащения. В основе идеи Маркса о человеке как предметном существе лежит новый взгляд на предметность, тесно связанный с потребностью в предметах, и новая идея об обмене как форме общественных отношений между индивидами. Маркс пишет: «Существо, не являющееся само предметом для третьего существа, не имеет своим предметом никакого существа, т.е. не ведет себя предметным образом, его бытие не есть нечто предметное» [МЭ: 42, 163]. При таком положении вещей

«то общественное отношение, в котором я нахожусь к тебе, мой труд для твоей потребности является всего лишь видимостью , и наше взаимное восполнение друг друга тоже является всего лишь видимостью , в основе которой лежит взаимный грабеж. Подоплекой здесь с необходимостью оказывается намерение ограбить, обмануть; в самом деле, так как наш обмен своекорыстен как с моей, так и с твоей стороны и так как каждая корысть стремится превзойти корысть другого человека, то мы неизбежно стремимся обмануть друг друга. Мера власти моего предмета над твоим предметом, которую я допускаю, нуждается, разумеется, в твоем признании , для того чтобы стать действительной властью. Но наше взаимное признание взаимной власти наших предметов есть борьба, а в борьбе побеждает тот, кто обладает большей энергией, силой, прозорливостью или ловкостью. Если достаточна физическая сила, то я прямо граблю тебя. Если царство физической силы сломлено, то мы взаимно стараемся пустить друг другу пыль в глаза, и более ловкий обманывает менее ловкого» [МЭ: 42, 33 – 34].

Противопоставление предметного человеческого существа и отчужденной реальности рыночных отношений, которые тоже предметны, но сводятся к чистой видимости, состоит не в обратном движении к природе, находящейся вне пределов обмена, а в повторном присвоении общественной отчужденной предметности. Отправная точка – новая ситуация, в которой каждый «действительно делает себя тем, чем он является в глазах другого…». Производство этого некоего другого « означает , выражает стремление приобрести мой предмет… Наша взаимная ценность есть для нас стоимость имеющихся у каждого из нас предметов» [МЭ: 42, 35].

Как преодолеть ситуацию отчуждения, при которой наша власть выражается в возможности властвовать над другими, при которой как деньги, так и отношения господства-рабства едва освободились от своих наиболее типичных черт, но «это взаимное порабощение нас предметом в начале развития и в действительности выступает как отношение господства и рабства » [МЭ: 42, 35]? Маркс отвечает, что это отношение обоюдной полезности является лишь наивным выражением главной формы наших отношений и что, если бы мы могли представить себе, каким должно быть человеческое производство, «мой труд был бы свободным проявлением жизни ». Действительно: