Беррес Скиннер - Превыше свободы и чести

Количество благодарности, которую человек получает, любопытным образом связано с неочевидностью причин его поведения. Мы воздерживаемся от благодарности, когда эти причины очевидны. Например, мы обычно не хвалим людей за их рефлекторные реакции: мы не хвалим тех, кто кашляет, чихает или блюёт, хотя результат этого может оказаться полезным. По той же причине мы особо не хвалим за поведение, находящееся под очевидным управлением отрицательного подкрепления, несмотря на то, что оно может быть полезным. Как заметил Монтень,

"Всё, что ни делается по приказанию, более ставится в заслугу тому, кто приказывает, чем тому, кто выполняет."

Мы не одобряем подхалимов, даже если они выполняют важную функцию.

И мы не благодарим за поведение, которое явно вызвано очевидным положительным подкреплением. Мы разделяем презрение Яго к:

... Угодливому верному холопу,

Что обуян подобострастным рабством,

Отдаст всю жизнь лишь за жратву одну,

Примером став хозяйскому ослу...

(... duteous and knee-crooking knave

That, doting on his own obsequious bondage,

Wears out his time, much like his master's ass,

For nought but provender ...)

О тех, кем легко манипулировать с помощью положительного подкрепления сексом, говорят, что они "фитюки", и это слово увековечено Киплингом в двух знаменитых строках:

"Фитюк он был и молиться мог... На тряпку, кость и волоса клок..."

("A fool there was and he made his prayer ... To a rag, a bone, and a hank of hair...")

Члены "благородных" классов в прошлом "теряли честь", если они поддавались соблазну денежного положительного подкрепления от занятия торговлей. Но среди тех, кто получает подкрепление деньгами, достоинство, как правило, страдает соразмерно явной зависимости от подкрепления: "менее достойно" работать за еженедельный заработок, чем за месячное жалованье, хотя за месяц сумма будет одинаковой у обоих. Такой потерей чести (от продажности) можно объяснить тот факт, что большинство профессий лишь очень медленно переходили на условия зависимости от денежного подкрепления. В течение долгого времени учителя не получали платы (прямо) от учеников, по-видимому потому, что получением платы они роняли бы своё достоинство; и дача денег в долг под проценты в течение многих столетий порицалась и даже преследовалась как ростовщичество. Мы не уважаем писателя за откровенно "заказное" произведение, или художника за картину, по всей очевидности нарисованную на продажу и рассчитанную на вульгарный вкус. И прежде всего мы не уважаем тех, кто явно напрашивается на похвалу.

Мы не скупимся на похвалу тогда, когда для вызывающего её поведения нет никаких очевидных причин. Любовь куда более похвальна, если она несчастна, и искусство, музыка и литература, если они не признаны. Мы больше всего хвалим тогда, когда есть вполне очевидные причины вести себя совсем иначе, например, когда влюбленного жестоко третируют, или искусство, музыка или литература подвергаются гонениям. Если мы одобряем человека, который ставит обязанности выше любви, то это потому, что управление поведением, на которое способна любовь, очень сильно. Традиционно было принято восхвалять тех, кто живет по-монашески, раздает свои богатства или остается верным своему делу наперекор преследованиям, потому что есть весомые причины вести себя по-другому. Степень похвальности зависит от силы противодействующих факторов. Мы восхищаемся верностью пропорционально интенсивности преследований, щедростью - пропорционально принесённым в результате жертвам, а безбрачием - пропорционально склонности человека заниматься сексом. Как заметил Ларошфуко: "Никто не заслуживает похвалы за добродеяния, если у него нет силы характера, чтобы творить зло. Вся прочая доброта - это обычно не более чем лень или слабоволие".

Обратная пропорциональность между похвальностью и очевидностью причин поведения особенно резко выражена в тех случаях, когда поведение недвусмысленно находится под управлением какого-то стимула. То, насколько мы склонны хвалить кого-нибудь за умение пользоваться каким-нибудь сложным оборудованием, зависит от обстоятельств. Если очевидно, что он просто подражает действиям другого работника, то есть кто-то ему наглядно"показывает, что надо делать", мы не считаем это большой заслугой и в лучшем случае хвалим лишь за то, что он может, подражая, выполнять необходимые действия. Если он действует, получив устный инструктаж, то есть кто-то ему "говорит, что надо делать", мы считаем это немного бóльшей заслугой - хотя бы за достаточно хорошее знание терминологии, чтобы следовать указаниям. Если он действует согласно письменной инструкции по эксплуатации, то мы считаем его дополнительной заслугой умение читать. Но мы ставим ему в заслугу "умение работать с оборудованием" только в том случае, если он делает это без подсказки, хотя он, возможно, достиг этого подражанием или при помощи устных или письменных инструкций. А максимум похвал он получает, если обнаруживается, что он может пользоваться оборудованием вообще без посторонней помощи, ведь тогда он ничем не обязан никакому инструктажу когда бы то ни было; его поведение уже полностью сформировано относительно неприметными факторами подкрепления, являющимися свойствами самого оборудования, которые теперь стали делом прошлого.

Подобные примеры можно обнаружить и в речевом поведении. Мы даём положительное подкрепление речевой деятельности людей - мы платим им за чтение вслух, за чение лекций, за исполнение ролей в фильмах и театрах - но при этом мы похвалой даём подкрепление за то, что озвучивается, а не за само говорение. Предположим, кто-то делает важное заявление. Мы считаем его заслугу минимальной, если он просто повторяет то, что только что сказал другой оратор. Если он читает по бумаге, то мы оцениваем его заслуги немного повыше - в частности, "знание, как читать." Если он "говорит по памяти," то есть когда не обнаруживается действия никакого стимула во время речи, то мы ставим ему в заслугу уже "знание сути заявления." А вот если оказывается, что содержание заявления является его "оригинальным творчеством", в котором нет ничего заимствованного из речевого поведения кого-либо другого, то это считается максимально возможной заслугой.

Мы хвалим исполнительного ребенка больше, чем такого, которому приходится напоминать об обязанностях, потому что напоминания - это самая очевидная особенность временнЫх факторов подкрепления. Мы больше уважаем человека, умеющего считать "в уме", чем того, кто делает те же вычисления на бумаге, потому что стимулы, управляющие последовательными шагами выполнения арифметических действий, очевидны на бумаге. Физик-теоретик пользуется бóльшим уважением, чем физик-экспериментатор, поскольку деятельность последнего безусловно зависит от лабораторных наблюдений и экспериментов. Мы больше хвалим тех, кто ведет себя хорошо без присмотра, чем тех, кто нуждаются в присмотре, а также тех, кто свободно говорит на иностранном языке, чем тех, кому приходится заглядывать в грамматику и словарь.