Рудольф фон Иеринг - Борьба за право

Здѣсь, гдѣ теряется всякій остатокъ нравственной идеи собственности, разумѣется, не можетъ быть и рѣчи о чувствѣ нравственной обязанности ея защиты. Здѣсь нѣтъ и тѣни того понятія собственности, которое присуще всякому въ потѣ лица добывающему свой хлѣбъ. Къ несчастію, понятія и привычки, вытекающія изъ подобныхъ основаній, распространяются мало помалу и на тѣ классы, въ которыхъ онѣ сами собой, безъ столкновенія съ другими, не могли бы произойти. 2) [Интересное доказательство этому представляютъ наши небольшіе университетскіе города, въ которыхъ живутъ преимущественно студенты: нривычки и обычаи послѣднихъ въ денежныхъ отношеніяхъ невольно раздѣляются и гражданскимъ населеніемъ.] Вліяніе пріобрѣтенныхъ биржевой игрой милліоновъ, отражается даже и въ хижинахъ и тотъ же самый человѣкъ, который при другой обстановкѣ, по собственному опыту считалъ бы трудъ благословеніемъ, теперь подъ разслабляющимъ давленіемъ подобной атмосферы считаетъ его проклятіемъ. Коммунизмъ развивается только въ болотѣ, въ которомъ исчезла всякая идея собственности; вблизи источника собственности онъ немыслимъ. Мнѣніе, что воззрѣніе на собственность высшихъ классовъ не ограничивается только этими классами, а сообщается и другимъ, можно доказать совершенно противоположнымъ воззрѣніемъ, существующимъ у деревенскихъ жителей. Кому удавалось долго пожить въ деревнѣ и не атоять внѣ всякаго общенія съ крестьянами, если даже его личныя обстоятельства ничего не имѣютъ съ ними общаго, все таки на немъ невольно отразятся крестьянское пониманіе собственности и ихъ бережливость. Тотъ же самый человѣкъ при совершенно одинаковыхъ условіяхъ будетъ въ деревнѣ съ крестьяниномъ бережливъ, а въ городѣ, подобномъ Вѣнѣ, съ милліонеромъ расточителенъ. Откуда бы не происходило подобное равнодушіе, которое ради удобства устраняется отъ борьбы за право, если только стоимость предмета не увлекаетъ ее къ сопротивленію, наше дѣло состоитъ въ томъ, чтобы указать на него и назвать его настоящимъ именемъ. Жизненная практическая философія, которая его проповѣдуетъ, что она такое, какъ не политика трусости? И трусъ убѣгающій съ поля битвы спасаетъ то, чѣмъ жертвуютъ другіе, свою жизнь; но онъ спасаетъ ее цѣною своей чести. Только то обстоятельство, что другіе остаются въ бою, защищаетъ его и общество отъ послѣдствій, которыя неизбѣжно слѣдовали бы за его способомъ дѣйствій; если бы всѣ думали также, какъ и онъ, то всѣ бы погибли. Тоже самое можно сказать и о томъ, кто не защищаетъ свое право. Какъ дѣйствіе отдѣльнаго индивидуума, оно безвредно, но если поднять его на степень общаго закона — право погибнетъ. Также и въ этомъ отношеніи безвредность подобнаго образа дѣйствій возможна только потому, что борьба права противъ неправды въ цѣломъ не прекращается. Ибо эта борьба не лежитъ на отдѣльномъ лицѣ, но въ развитыхъ государствахъ, въ значительной степени въ ней принимаетъ участіе государственная власть, привлекая къ суду за болѣе тяжкія преступленія противъ правъ личности, жизни, и состоянія — полиція и уголовный судъ принимаютъ на себя вмѣсто отдѣльнаго лица, самую трудную часть этой работы. Даже и по отношенію къ тѣмъ правонарушеніямъ, преслѣдованіе которыхъ исключительно предоставлено частному лицу, приняты мѣры, чтобы борьба никогда не прекращалась, потому что не всякій слѣдуетъ политикѣ трусовъ и даже трусъ становится между борцами, когда стоимость предмета беретъ перевѣсъ надъ удобствами спокойствія. Но представимъ себѣ такое состояніе общества, въ которомъ не существуетъ полиціи и уголовнаго суда, перенесемся во времена, когда, какъ въ древнемъ Римѣ, преслѣдованіе вора и разбойника было дѣломъ потерпѣвшаго лица. Не ясно ли до чего довело бы при подобныхъ обстоятельствахъ равнодушіе къ праву. Ни къ чему къ другому какъ поощренію воровъ и разбойниковъ. То же самое можно сказать и относительно цѣлаго народа. Ибо каждый народъ предоставленъ исключительно самому себѣ. Никакая высшая власть не заботится о защитѣ его правъ. Я напомню только мой прежній примѣръ о квадратной милѣ, чтобы показать, какое значеніе имѣетъ для народной жизни это воззрѣніе, которое допускаетъ измѣрять сопротивленіе противъ неправды матеріальной стоимостью предмета. Правило, которое повсюду, куда бы мы его ни прилагали, оказывается немыслимымъ и влечетъ за собой ослабленіе и уничтоженіе права, не можетъ считаться хорошимъ и тамъ, гдѣ его послѣдствія парализируются случайнымъ образомъ другими обстоятельствами. Потомъ я буду имѣть случай показать вредное вліяніе, которое оно имѣетъ даже въ такомъ относительно благопріятномъ положеніи.

Отстранимъ такимъ образомъ отъ насъ эту нравственность удобства, которую никакой народъ, никакой индивидуумъ съ здравымъ правовымъ чувствомъ не можетъ признать своею. Она есть признакъ и продуктъ болѣзненнаго, жалкаго правоваго чувства, ни что иное какъ грубый, голый матеріализмъ въ области права. И послѣдній имѣетъ въ этой области свое примѣненіе, но во всякомъ случаѣ въ опредѣленныхъ границахъ. Пріобрѣтеніе права, пользованіе имъ и даже осуществленіе его въ случаяхъ, касающихся чисто объективной неправды, есть вопросъ просто пользы; самое право, по моему собственному опредѣленію, есть ни что иное, какъ законно защищаемый интересъ. Но противъ произвола, поднимающаго руку на право, это матеріалистическое воззрѣніе не находитъ оправданія, ибо ударъ, наносимый имъ праву, вмѣстѣ съ тѣмъ наносится и лицу.

Все равно какая бы вещь не была предметомъ права. Если случайно вещь попадаетъ въ область моего права, то она, безъ всякаго для меня лично оскорбленія, можетъ быть снова изъята изъ этой области; но не случай, а моя воля завязываетъ узелъ между мной и вещью и только въ силу прежняго собственнаго или чужаго труда я владѣю и защищаю въ ней часть собственной, или чужой силы и прошлаго. Сдѣлавши ее своей, я наложилъ на нее печать моей личности; кто трогаетъ ее, тотъ трогаетъ и меня, Ударъ, направляемый на нее, падаетъ на меня самого, ибо я присутствую въ ней — собственность есть только вещественно расширенная периферія моей личности. Эта связь права съ личностію придаетъ всѣмъ правамъ, какого бы рода они не были, несоизмѣримую стоимость, которую я въ противоположность къ чисто вещественной стоимости, какую она имѣетъ съ точки зрѣнія интереса, назову идеальной стоимостью. Въ ней коренится то самопожертвованіе и энергія при защитѣ права, которыя я описалъ выше. Это идеальное пониманіе права не составляетъ преимущества высшихъ натуръ. Оно одинаково доступно какъ самому грубому такъ и самому образованному, богатому и бѣдному, дикимъ народамъ и образованнымъ націямъ, а это именно и показываетъ какъ глубоко этотъ идеализмъ коренится въ существѣ права — онъ ничто иное, какъ здоровое правовое чувство. Такимъ образомъ право, повидимому удерживающее человѣка въ низкой области эгоизма и расчета, снова поднимаетъ его на идеальную высоту, гдѣ онъ забываетъ всѣ умствованія и вычисленія, которымъ онъ тамъ научился, а также свой маштабъ пользы, которымъ онъ все мѣрялъ, для того чтобы совершенно предаться одной идеѣ: проза въ области эгоизма, въ борьбѣ за право возвышается до поэзіи, ибо борьба за право есть дѣйствительно поэзія характера.