Рудольф фон Иеринг - Борьба за право

И чѣмъ же производится все это чудо? Не сознаніемъ, не образованіемъ, но простымъ чувствомъ боли. Боль есть вопль, призывъ на помощь издаваемый угрожаемою природой. Это относится, какъ я уже прежде замѣтилъ, какъ къ нравственному, такъ и къ Физическому организму, и что для медика патологія человѣческаго организма, то для юриста и философя права— патологія правоваго чувства, или правильнѣе этимъ она должна бы быть для него, ибо было бы ошибочно утверждать, что это такъ въ дѣйствительности. Въ этой то боли по истинѣ и кроется все таинство права. Боль которую чувствуетъ человѣкъ, при нарушеніи его права, заключаетъ въ себѣ насильственно вынужденное инстинктивное самосознаніе того, что такое для него право, прежде всего что оно для него, какъ отдѣльнаго лица, а потомъ что оно для него какъ единицы рода. Въ одинъ этотъ моментъ проявляется въ Формѣ аффекта, непосредственнаго чувства, сознаніе истиннаго значенія и истиннаго существа права, болѣе чѣмъ въ продолженіи сотни лѣтъ безмятежнаго наслажденія. Кто на самомъ себѣ, или на другомъ не испыталъ этой боли тотъ не знаетъ, что такое право, если бы даже въ его головѣ былъ весь Corpus Joris. Не разсудокъ, но чувство можетъ отвѣтить намъ на этотъ вопросъ, по этому языкъ совершенно справедливо называетъ психологическій источникъ всякаго права право вымъ чувствомъ. Правовое сознаніе, правовое убѣжденіе суть отвлеченности науки, которыхъ не знаетъ народъ — сила права лежитъ въ чувствѣ, точно также какъ сила любви; разсудокъ не можетъ замѣнить недостающаго чувства. Но какъ любовь часто не знаетъ сама себя, и какъ иногда одного момента достаточно, чтобы привести ее къ этому сознанію, такъ и правовое чувство въ спокойномъ состояніи не знаетъ хорошо, что оно такое и что въ немъ скрывается. Но правонарушеніе есть мучительный вопросъ, который заставляетъ это чувство высказаться, выноситъ на свѣтъ истину и силу. Въ чемъ эта истина состоитъ, я изложилъ выше. Право есть нравственное условіе существованія лица, защита его есть собственное, нравственное самосохраненіе. Сила, или устойчивость, съ которыми правовое чувство реагируетъ противъ нанесеннаго ему оскорбленія, есть пробный камень его здороваго состоянія. Но простое ощущеніе боли — степень боли, которая при этомъ испытывается, только показываетъ какую цѣну придаютъ угрожаемому предмету — но чувствовать боль и не принимать къ сердцу лежащаго въ ней напоминаніЯк отражать опасность, переносить ее терпѣливо, не защищаясь, есть отреченіе отъ правоваго чувства, извиняемое быть можетъ въ частныхъ случаяхъ обстоятельствами, но немыслимое при его продолжительности безъ вредныхъ послѣдствій для самаго правоваго чувства,! ибо существо послѣдняго есть дѣяніе — тамъ же гдѣ оно бездѣйствуетъ, оно ослабѣваетъ и мало по малу совершенно притупляется, до того что наконецъ едва чувствуется боль. Чувствительность есть способность ощущать боль отъ правонарушенія и дѣйствующая сила т. е. мужество и рѣшимость отстранить его, вотъ два, критерія здороваго правоваго чувства.

Я долженъ отказаться отъ дальнѣйшаго изложенія этой интересной, богатой содержаніемъ темы патологіи правоваго чувства, но да позволено мнѣ будетъ сдѣлать еще нѣкоторыя указанія. Каждый изъ васъ знаетъ, какъ различно дѣйствуетъ, на разныхъ лицъ ина членовъ различныхъ слоевъ общественныхъ одно и тоже правонарушеніе. Выше я старался объяснить это явленіе. Изъ этого мы можемъ вывести заключеніе, что сила правоваго чувства дѣйствуетъ не одинаково по отношенію къ нарушеніямъ всякаго рода правъ, но она ослабѣваетъ, или усиливается, по мѣрѣ того, на сколько индивидуумъ, сословіе, народъ считаютъ оскорбленное право существеннымъ условіемъ своего нравственнаго бытія. Тотъ кто хочетъ развивать далѣе это воззрѣніе можетъ расчитывать на успѣхъ. Къ выше мною приведеннымъ институтамъ чести и собственности, я совѣтую вамъ въ особенности присоединить еще бракъ, — сколько размышленій возникаетъ по поводу того, какъ отдѣльные индивидуумы, народы, законодательства относятся къ нарушенію брака.

Второй моментъ въ правовомъ чувствѣ: сила дѣйствія есть чисто дѣло характера; поступокъ человѣка или народа при видѣ правонарушенія есть самый вѣрный пробный камень его характера. Если мы понимаемъ подъ словомъ характеръ, полную, въ себѣ самой покоющуюся, саму себя защищающую личность, то нѣтъ лучшаго повода доказать это свойство, какъ тѣмъ, когда произволъ вмѣстѣ съ правомъ затрогиваетъ и лице. Формы, въ которыхъ оскорбленное правовое и личное чувство реагируютъ противъ этого произвола, выразится ли это подъ вліяніемъ аффекта въ дикомъ, страстномъ поступкѣ, или въ законномъ, но сильномъ сопротивленіи, не могутъ служить мѣрою для интенсивности правоваго чувства, и было бы величайшей ошибкой живое правовое чувство приписывать только народу дикому, у котораго первая Форма есть нормальная, точно также какъ приписывать его необразованному человѣку, болѣе чѣмъ образованному, который избираетъ второй путь. Формы, это дѣло образованія и темперамента; но сила и страстность въ одномъ случаѣ равняется рѣшимости и непоколебимости сопротивленія въ другомъ;* было бы печально, если бы было иначе: это-бы значило, что вмѣстѣ съ образованіемъ какъ у отдѣльнаго человѣка такъ и у народа, ослабляется правовое чувство. Одного взгляда на исторію и общественную жизнь совершенно достаточно чтобы опровергнуть это мнѣніе. Богатство и бѣдность имѣютъ на это также мало вліянія. Какъ бы ни была различна экономическая мѣра, которой оба измѣряютъ одну и ту же вещь, но она вовсе не принимается въ расчетъ, какъ уже выше было сказано, при нарушеніи права собственности; здѣсь дѣло идетъ не о матеріальной стоимости вещи, но объ идеальной стоимости права, слѣдовательно объ энергіи правоваго чувства по отношенію къ собственности, и перевѣсъ беретъ неимущественное состояніе, а правовое чувство. Лучшее этому доказательство представляетъ англійскій народъ, его богатство не нанесло ущерба его правовому чувству и мы имѣемъ на континентѣ не мало случаевъ, чтобы убѣдиться съ какой энергіей оно проявляется даже въ обыденныхъ вопросахъ, касающихся собственности; достаточно взглянуть на ставшую типической фигуру путешествующаго англичанина, который при всякомъ обманѣ со стороны хозяина гостинницы или извощика, мужественно вступаетъ въ борьбу, какъ будто-бы дѣло шло о защитѣ правъ Англіи, въ случаѣ нужды откладываетъ свой отъѣздъ, нѣсколько дней остается на мѣстѣ и тратитъ въ десятеро болѣе того, что считаетъ себя въ правѣ не заплатить. Народъ смѣется надъ этимъ, не понимаетъ его. Было бы лучше если бы онъ понималъ. Ибо за нѣсколькими гульденами, о которыхъ здѣсь идетъ дѣло, дѣйствительно скрывается старая Англія и тамъ въ его отечествѣ каждый пойметъ это и не осмѣлится такъ поступить съ нимъ. Я не имѣю намѣренія оскорбить васъ, но серьезная сторона дѣла заставляетъ меня провести параллель. Я поставлю австрійца одинаковаго общественнаго положенія и съ одинаковымъ состояніемъ въ тѣ же самыя условія. Какъ онъ поступитъ? Если я имѣю право довѣрять собственному опыту, въ этомъ отношеніи, то изъ сотни едвали найдется десять, которые стали бы подражать примѣру англичанина. Всѣ же остальные побоятся непріятности спора, пересудовъ, насмѣшекъ, которымъ они могутъ подвергнуться, чего англичанинъ въ Англіи не имѣетъ надобности бояться и чему покойно подвергаетъ себя у насъ. Короче они платятъ. Но въ гульденѣ, за который стоитъ англичанинъ и который платитъ австріецъ, лежатъ цѣлыя столѣтія ихъ политическаго развитія и ихъ соціальной жизни [11] Прошу не забывать здесь, что доклад, из которого возникла эта книжка, был сделан в Вене, где мое сравнение англичанина с австрийцем представилось мне как наиболее близкое. Сравнение это многими было принято с неудовольствием и истолковано в дурную сторону. Вместо того чтобы понять, что слова эти внушены мне лишь самым горьким сочувствием к австрийским братьям, лишь желанием с своей стороны способствовать по мере сил укреплению и их правового чувства, мне приписали недружелюбное к ним отношение, от которого никто так не далек, как я, и для которого у меня так мало было поводов за время моей четырехлетней преподавательской деятельности в венском университете, что, напротив, <���я> покинул вену с чувством глубочайшей благодарности. Я убежден, что мотив, побудивший меня высказать свой отзыв об австрийцах, и образ мыслей, вызвавший этот отзыв, с течением времени найдут себе правильную оценку со стороны моих австрийских читателей. . Такимъ образомъ я дошелъ до мысли, которая представляетъ для меня удобнымъ переходъ къ слѣдующему. Позвольте мнѣ теперешнее разсужденіе кончить тѣмъ же положеніемъ, которымъ я его началъ: защита нарушеннаго права есть актъ самосохраненія лица и слѣдовательно обязанность обладателя права по отношенію къ самому себѣ.