Христиан Вольф - Христиан Вольф и философия в России

[см.: 1, § 12—13,16; 2, § 6; 3, § 71—76, 79, 83,134—133].

Нетрудно заметить, что мысль Вольфа в данном случае двигалась в направлении более последовательного рационалистического монизма и объективного идеализма, в ряде моментов сходного с традициями неоплатонизма, однако наиболее близким источником этой тенденции были, несомненно, некоторые идеи монадологии Лейбница. Речь идет прежде всего о его идее, согласно которой «все возможное стремится к существованию», а природа возможности или сущности состоит в «требовании» или «наклонности» к существованию. Понятие «сущего» (ens) Лейбниц также определяет в качестве того, «понятие чего содержит в себе нечто положительное» и может быть понято как возможное и непротиворечивое, когда его понятие окажется «полностью развернутым» и когда «вещь действительно будет существовать» [28. T. 1. С. 234; Т. 3. С. 110, 123, 268 и др.].

Тем не менее Вольф остался достаточно далек от этих идей Лейбница и его учения о монадах как «дремлющих», но потенциально содержащих в себе склонность к бесконечному саморазвитию и совершенствованию субстанциях. Для его рационализма принципиально чуждыми были идеи не только традиционного неоплатонизма, натуралистического или мистического пантеизма, но и сколько-нибудь последовательного объективно-идеалистического монизма. Впрочем, как нам представляется, именно Вольф во многом подготовил почву для последующего утверждения идей абсолютного тождества мышления и бытия и принципа панлогизма у Гегеля и других представителей будущего немецкого классического идеализма.

Утверждению этих тенденций у Вольфа воспрепятствовал не только формально-логический или «рассудочно-метафизический» характер его рационализма, но и его приверженность к принципам и идеалам научности Нового времени и века Просвещения, для которых идея опоры на данные опыта, эмпирического подтверждения всех понятий выступала в качестве важнейшего условия достоверности научного знания. Во многом именно по этим причинам ни у Вольфа, ни у его учеников тенденция рационалистического и монистического онтологизма не получила сколько-нибудь последовательного и окончательного завершения и скорее была даже вытеснена противоположной тенденцией, а именно — усилением эмпирических, психологических и дуалистических мотивов.

§ 6. ЗАКОН ДОСТАТОЧНОГО ОСНОВАНИЯ

К анализу закона достаточного основания Вольф обращается практически сразу после того, как он поставил вопрос о существовании и действительности «вещи» или «нечто», для решения которого оказалось явно недостаточным одной лишь непротиворечивости и логической возможности этого понятия [1, § 13— 16]. Посредством закона противоречия решить этот вопрос оказалось невозможным, а потому Вольф вводит закон достаточного основания в состав второй главы «Разумных мыслей...», где решается вопрос «О первых основаниях нашего познания и всех вещах вообще», и таким образом этот закон выступает в роли как бы второго или дополнительного «первого основания».

Этот закон Вольф формулирует следующим образом: «Поскольку невозможно, чтобы из ничто могло возникнуть нечто, все, что существует , должно иметь достаточное основание , почему оно существует , т. е. всегда должно быть нечто, из чего можно понять, почему оно может стать действительным» [1, §30]. Закон этот Вольф заимствует у Лейбница, считавшего его «великим началом разумности», поскольку без достаточного основания «ничего не совершается» и «ничего не бывает», именно оно является условием существования нечто» действительных и случайных вещей, а также возможности фактических истин, хотя само по себе оно имеет основание в необходимом существе или последней причине вещей, т. е. в Боге [28. T. 1. С. 408; Т. 3. С. 140; Т. 4. С. 157,429, 441 и ДР.].

По сути, этот закон всего лишь воспроизводит традиционный принцип метафизики: «ничто не может возникнуть из ничего», и в такой абстрактной формулировке он представляется чем-то вполне банальным и тривиальным. Однако именно у Вольфа, превратившего этот закон в универсальный способ построения своей системы, обнаруживается его весьма сложный и неоднозначный гносеологический состав, почему он и стал предметом серьезного обсуждения во всей немецкой философии вплоть до Канта.

Следует заметить, что все формулировки закона достаточного основания, как и их пояснения, даваемые Вольфом всего лишь в двух параграфах, при всей своей лаконичности и абстрактности, отличаются крайней невнятностью и двойственностью (что вообще характерно для тех разделов «Метафизики», где речь идет о ее наиболее важных и принципиальных вопросах). Показательно, например, такое пояснение этого закона: «Если вещь А содержит в себе нечто, из чего можно понять, почему есть В, будь оно чем-то в А или вне А, то тогда <���это> нечто, которое можно найти в А, называют основанием (Grund) В. Сама же <���вещь> А называется причиной (Ursache) В, относительно которой говорят, что она основана в А. Таким образом, основанием является то, посредством чего можно понять, почему нечто существует, а причина есть вещь, которая содержит в себе основание другой <���вещи>» [1, § 29].

Из этих формулировок, как и иллюстрирующих их эмпирических примеров, трудно понять — идет ли в них речь о «вещи» как понятии о «нечто» или о действительной вещи, о логическом основании первого или о реальной причине второй, является ли причина основанием «осуществления» возможного или позволяет всего лишь «понять», почему действительная вещь существует и т. п. Источник такого рода неясностей и двусмысленностей вряд ли можно свести к языковой неряшливости или субъективной непоследовательности мышления Вольфа. Напротив, именно потому, что он пытается последовательно придерживаться своих логико-рационалистических теоретических и методологических установок, при их конкретном применении он волей или неволей наталкивается на «сопротивление материала», на вполне реальные трудности не только существа самой обсуждаемой им проблемы, но даже и ее адекватной формулировки.

Впрочем, из этих определений ясно одно, а именно, что для того, чтобы «вещь» как возможное существовала, недостаточно, чтобы она была «нечто», т. е. всего лишь противоположностью «ничто» как невозможности в силу его противоречивости. Ведь «нечто», согласно закону противоречия, «может быть», но может и «не быть»; «вещь» же в отличие от «нечто» возможна не в силу одной лишь своей непротиворечивости, но в силу того, что она уже «есть», утверждена в своем существовании. Однако здесь возникает вопрос: идет ли здесь речь об основании как заключении от уже действительно существующей вещи к ее сущности, т. е. к ее основанию как логической возможности, которое «должно быть», или, напротив, об основании как заключении от сущности вещи или ее логической возможности к ее действительности или к тому, «из чего можно понять , почему нечто может стать действительным», т. е. «осуществиться» в действительную вещь.