Иван Шишков - История философии. Реконструкция истории европейской философии через призму теории познания

Второй момент, с которым Лютер связывает необходимость исправления христианства, касается осуществленного католической церковью разделения христиан на духовное и светское сословия. «Выдумали, — замечает в этой связи Лютер, — будто бы папу, епископа, священников, монахов следует относить к духовному сословию, а князей господ, ремесленников и крестьян — к светскому сословию. Все это измышление и надувательство….Ведь все христиане воистину принадлежат к духовному сословию и между ними нет иного различия, кроме разве что различия по должности [и занятию]» [534] Лютер М. Указ. Соч. С. 14. . Поэтому перед Богом все равны: кто виноват, тот и отвечай. Святой Павел провозгласил для всех христиан: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога…» [535] Послание к Римлянам, 13,1. .

Третий пункт, в котором Лютер усматривает «извращение» истинного христианства католической церковью, связан с намерением папы быть единственным истолкователем Писания, поскольку якобы он не может заблуждаться в вере. Христос же сказал, что все христиане будут научены Богом. В этом смысле папа не должен быть единственным авторитетом.

Исходя из всего этого, Мартин Лютер приходит к совершенно справедливому выводу о том, что в лице папы Христианская Церковь имеет самого большого Антихриста на Земле. Поэтому для подлинного «исправления» христианства следует отказаться от основного догмата католицизма и направить все свои усилия на укрепление личной веры в бога.

Что касается практической стороны «извращения» христианства католической церковью, то здесь следует указать, вслед за Лютером, на светский и пышный образ жизни, который ведет папа, ложь, обман, грабеж, воровство, роскошь, блуд, подлость, которые царят среди католических священнослужителей, пренебрежение Богом во всех видах, так что гнуснее не мог бы править и антихрист, продажу знаменитых индульгенций [536] Лютер во многих своих речах порицал продажу индульгенций, но они не вызвали особого резонанса. И тогда в 1517 г. он пишет свои знаменитые «95 тезисов», в которых подверг резкой критике принятую в Католической Церкви практику отпущения грехов. 31 октября того же года он прибил к дверям замковой церкви в Виттенберге эти «95 тезисов». Этот день отмечается ныне протестантами как праздник Реформации. , с которыми на практике Католическая Церковь связывала Таинство Покаяния, растление нравов, которое проникло даже в цитадели нравственности — монашество [537] Очень хорошо это обрисовал Дж. Боккаччо в своем знаменитом «Декамероне». .

Как уже отмечалось, выдвигая свою программу реформирования Католической Церкви, Лютер делал акцент на укрепление личной веры в Бога, которая невольно открывала путь новому разуму. Это можно объяснить прежде всего тем, что укрепление личной веры в Бога требовало «знания» истины. Вера сама по себе не заключала в себе никакой гарантии своей истинности. Для такой веры был необходим критерий, каковым для протестантов является Священное Писание. Но последнее, как известно, есть не только Откровение Бога, но и Сокровение (Тайна Бога), которое нуждается в понимании. Для понимания же требуется уразумение, размышление, т. е. деятельность личного разума, который в конце концов и оказывается действительным критерием для выверения истин веры.

Таким образом, сам того не желая, стремясь укрепить личную веру в Бога, искоренить в вере рассудочность, Лютер фактически открыл путь разуму, пробудил разум в человеке. На деле оказалось, что истинное откровение, которое несет в себе вера, есть разули Рожденный в «истинной вере», обновленный разум оказывается по своей природе сакральным [538] Это сакральное происхождение новоевропейского разума долго дает себе знать в культуре XVII столетия. В частности, мыслители раннего Нового времени широко пользовались таким, впрочем, не совсем обычным для нас сегодня термином, как «lumen naturale» (естественный свет разума^ противопоставляя его тем самым разуму сакральному, рожденному из веры. , что значит, что он не нуждается ни в оправдании, ни в прощении, ни в каком-либо внешнем авторитете. Он сам становится высшим авторитетом для секуляризованной веры, т. е. веры, которая требует не просто верить впустую, но знать то, во что веришь. Человек не просто верит, но углубляется в свое исповедание* испытывает его истинность, размышляет, а это, в сущности, уже не есть верование, а разумение . Таким, по-видимому, образом разум проник в новоевропейскую культуру и стал шествовать по Европе, подчиняя себе все большее число сфер человеческой жизнедеятельности. А к концу XVII - нач. XVIII вв. Разум был провозглашен в единственно непогрешимую инстанцию, подобно той, в которую до сих пор в европейской культуре возводилась лишь религиозная вера. Со временем вера во всемогущество и всесилие человеческого разума была возведена в культ, который, как казалось тогда, уже ничто не может разрушить. Но в действительности — это был всего лишь «очередной миф» (впрочем, прочно укрепившийся в сознании большинства современных интеллектуалов), который был постепенно развенчан лишь к концу второго тысячелетия благодаря усилиям многих западных мыслителей.

Говоря о третьем факторе, — о формировании науки как социального института — следует сразу же заметить, что речь в данном случае идет о науке в ее современном понимании, т. е. о науке, зародившейся в недрах новоевропейской культуры. Разумеется, в определенном смысле наука существовала и до Нового времени. Говорят о древневосточной, древнегреческой, средневековой… науке, но, по-видимому, при этом в контексте этих культур понятие наука имело совершенно иной смысл, чем его современное значение. Для древних египтян, вавилонян, греков наука — это любое человеческое знание, приобретенное на основе как обыденного опыта, так и спекулятивных размышлений о мире. Это знание было «знанием ради знания», оно не находило социально-практического применения [539] Это мое утверждение ни в коей мере не противоречит широко распространенной точке зрения, что древневосточная наука была наукой практической, поскольку составляющее ее содержание знание было изначально, по своей природе, спекулятивным (созерцательным). \ и было по своей сути индивидуальным. Аристотель занимается наукой ради самой науки, от праздного любопытства [540] ак известно, Платон и Аристотель связывали возникновение философии, а, следовательно, и науки с изумлением, удивлением, недоумением, эмоциональным (психическим) состоянием, позволяющим человеку осознать свое незнание. , а если, например, античное научное знание и находило какое-то практическое применение, то лишь в качестве исключения. Вспомним хотя бы знаменитого Архимеда.