Питер Сингер - О вещах действительно важных. Моральные вызовы двадцать первого века

С ноября 2007 года Голубчук продолжает жить, дыша через трубку в горле и питаясь через другую, введенную в желудок. Он не покидает кровати и не разговаривает. Сейчас его дело рассматривает суд, и в момент, когда я это пишу, в марте 2008 года, вердикт еще неизвестен.

Когда пациент не имеет возможности сам принять решение о своем лечении, приоритетными, как правило, считаются пожелания семьи. Но этический долг врачей — действовать исходя из интересов пациента, и желание семьи не должно этому препятствовать. В ситуации с Голубчуком важно, насколько он осознает происходящее; собственно, это и составляет предмет спора. Его дети убеждены, что он в состоянии контактировать с ними, но это не бесспорно. В любом случае он не в силах сообщить, хочет ли продолжать жить на аппаратах.

Для детей вывод суда, что их отец в сознании, рискует оказаться палкой о двух концах: он может также означать, что Голубчука подвергают бессмысленным мучениям. Вполне вероятно, что для него было бы лучше, если бы ему дали спокойно умереть. Но для родных это не имеет значения. Для них важно поступить так, как велит им Бог.

С точки зрения общественных интересов, основная проблема, которую поднял случай Голубчука, заключается в том, насколько система общественного, то есть существующего на средства налогоплательщиков, здравоохранения должна идти навстречу пожеланиям семьи, если, по мнению врачей, они противоречат интересам пациента. Требования семьи о предоставлении медицинских услуг, которые оплачиваются из бюджета, должны иметь какой-то предел, потому что растущие затраты на долгосрочный уход за безнадежным пациентом означают, что на пациентов с перспективами денег останется меньше.

В ситуации, когда родные настаивают на продолжении бесполезного, на взгляд профессионалов, лечения, нельзя требовать, чтобы дорогостоящий долгосрочный уход за пациентом оплачивался за счет казны. Если дети Голубчука хотят оставить отца на искусственном жизнеобеспечении — и если им удастся доказать, что поддержание жизни не причиняет ему страданий, — пусть делают это на собственные средства. И уж точно суд не должен предписывать клинике оставлять Голубчука на искусственном жизнеобеспечении за ее счет и вопреки компетентному мнению ее же специалистов. Канадские налогоплательщики не обязаны в таком объеме расплачиваться за религиозные убеждения своих соотечественников.

СРЕДИ ВОЗРАЖЕНИЙ против добровольной эвтаназии особенно популярен довод о «скользкой дорожке»: если позволить врачам убивать пациентов, где гарантия, что они будут убивать только тех, кто действительно желает умереть.

Уже много лет добровольная эвтаназия или ассистированное самоубийство разрешены в Нидерландах, Бельгии, Люксембурге, Швейцарии и американском штате Орегон, но никаких доказательств в пользу этого довода пока не получено. Между тем анализ того, что недавно случилось в нью-орлеанской больнице после урагана «Катрина», указывает на другой источник реальной опасности.

В августе 2005 года во время наводнения в Новом Орлеане вода отрезала от коммуникаций Мемориальный медицинский центр, государственную больницу, в которой находилось более 200 пациентов. Через три дня после начала урагана больница осталась без электричества, без воды и канализации. Несколько пациентов, подключенных к аппаратам искусственной вентиляции легких, умерли.

В удушливой жаре доктора и медсестры делали все, что было в их силах, для уцелевших пациентов, лежавших в грязных постелях. К стрессу добавлялся страх: правоохранительные органы не контролировали обстановку в городе, и больница в любой момент могла подвергнуться нападению вооруженных бандитов.

Для эвакуации пациентов вызвали вертолеты. Первыми эвакуировали легких и ходячих больных. Прибывшие полицейские сообщили персоналу, что из-за беспорядков в городе к пяти часам вечера все должны покинуть больницу.

На восьмом этаже 79-летняя Дженни Берджесс лежала при смерти, в терминальной стадии рака, на капельном морфиновом обезболивании. Чтобы эвакуировать пациентку, ее пришлось бы спускать с шестого этажа под присмотром медсестер, в которых остро нуждались в других местах. Оставшись без присмотра, она бы начала страдать от боли, как только закончится обезболивающее. Один из врачей, Юинг Кук, велел медсестре увеличить дозу морфина «настолько, чтобы помочь ей уйти». Как он позже объяснил Шери Финк, автору публикации об этих событиях в The New York Times, это было очевидным решением.

Как пишет Финк, еще один врач, Анна По, сказала медсестрам, что несколько пациентов на седьмом этаже слишком тяжело больны, чтобы выжить. Она сделала им инъекции морфина и еще одного препарата, которые привели к остановке дыхания.

Как минимум одному из пациентов, получивших летальную инъекцию, как выяснилось, неминуемая смерть не грозила. Эммету Эверету был 61 год; несколько лет назад его парализовало в результате несчастного случая, и в больнице он готовился к операции по поводу кишечной непроходимости. Когда отделение, в котором он лежал, эвакуировали, он просил не оставлять его. Но он весил 173 килограмма, и нести его по лестнице, а потом поднять на вертолетную площадку было бы чрезвычайно сложно. Ему сказали, что сделают укол от головокружения, на которое он жаловался.

В 1957 году группа врачей спросила у папы Пия XII, допустимо ли использовать наркотики как обезболивающее и снотворное, если врач «знает, что применение наркотика сократит жизнь». Папа ответил, что допустимо. Ватиканская Декларация об эвтаназии, опубликованная в 1980 году, подтверждает этот подход.

Позиция Ватикана основана на так называемой доктрине двойного эффекта. Действие, у которого есть два результата, плохой и хороший, допустимо, если хороший результат — это цель, а плохой — просто нежелательный побочный эффект. Что существенно — ни ответ папы, ни Декларация об эвтаназии не настаивают на том, чтобы по возможности получить добровольное информированное согласие пациента на сокращение его жизни.

Согласно доктрине двойного эффекта, два врача могут совершить технически одно и то же действие, давая пациентам в одинаковых обстоятельствах одинаковую дозу морфина и зная, что это сократит им жизнь. Но тот из врачей, который стремится облегчить боль пациента, действует в соответствии с надлежащей медицинской практикой, а тот, кто хочет сократить жизнь пациента, совершает убийство.

У доктора Кука не было времени разбираться в таких тонкостях. Только «очень наивный доктор» может думать, что большая доза морфина не «сведет пациента в могилу до срока», сказал он Финк, затем без обиняков заключил: «Мы их убиваем». По мнению Кука, грань между этичным и преступным «так тонка, что иногда неразличима».