Витторио Страда - Марксизм сегодня. Выпуск первый

Эта проблема существует во всех гуманитарных науках, так же как и в философии, и требует – для того чтобы можно было дать на нее ответ – серьезного анализа элементов, составляющих костяк системы угнетения и подавления. За пределами данной проблемы, но в тесной связи с ней встает необходимость объяснения формирования господствующих классов и государства. На этих двух моментах стоит остановиться подробнее.

Всякая власть состоит из двух неразрывных элементов, определяющих ее силу: насилия и согласия. Если не принимать во внимание случаи, когда господство есть прямой результат насилия – реального (война) или возможного (угроза применения силы), – можно сказать, что преобладающим значением обладает не насилие со стороны господствующих, а согласие угнетенных со своим положением. С другой стороны, насилие и согласие не являются двумя взаимоисключающими реалиями: согласие – это социальная сила, которая может дополнять насилие либо противостоять ему и способствовать сохранению контраста, если он имеет место, между угнетателями и угнетенными, существуя в формах и масштабах, совместимых с длительным воспроизводством господства одних над другими. Для того чтобы отдельные индивиды или группы угнетенных могли соглашаться со своим угнетением, осознанно или неосознанно, необходимо, чтобы они воспринимали его как должное; но повторяю, тогда необходимо, чтобы одни и те же представления разделялись как угнетаемыми, так и угнетающими, чтобы разделение обязанностей и прав, взаимных обязательств воспринималось ими как необходимый обмен.

Возьмем, к примеру, инков, общество, где главу государства отождествляли с богом Инкой, сыном Солнца. В саду храма Солнца в Куско хранились, как приношения богам, различные золотые предметы, представлявшие собой изображения всех видов растений и животных Тауантинсуйу, Империи четырех четвертей. Среди них находились изображения початков кукурузы, лам и пастухов. Каждый год Инка и члены его племени в другом саду сажали кукурузу, а затем тщательно ухаживали за ней и убирали ее, а урожай предназначался для больших праздников, посвященных культу Солнца. То, что служение Инке кажется нам теперь «нереальным», а работы на полях Инки или Солнца, его отца, либо на строительстве дорог, храмов, городов, зернохранилищ мы воспринимаем как формы угнетения и эксплуатации, свидетельствует о двух вещах: что нереальное воспринималось как действительное, не противоречащее ему; что монополия Инки и его родни на «нереальные» формы производства являлась одним из основных условий их права владеть частью земель и труда сообщества. Если эти положения верны, то, значит, религия является не только отражением общественных отношений, но и условием их формирования, что она является частью внутреннего каркаса производственных отношений и эксплуатации.

Однако необходимо также, чтобы работа на угнетателей не была исключительно «иллюзорной» или «невидимой», чтобы не прекращалось разделение на новые категории, касты, классы. На примере древнеегипетского фараона, считавшегося живым богом, сыном Нила, хозяином земель и вод, единственным источником жизни своих подданных и всех живых существ, мы можем отметить, что не все было символическим в этой власти и в этом представлении о благодетельном боге, хозяине жизни. Разве не нужна была монархия, способная осуществить объединение двух египетских царств – Верхнего и Нижнего Египта, чтобы люди смогли обуздать течение Нила и регулировать его, чтобы каждый год река разливалась, принося «черную», плодородную землю, которую со всех сторон окружала «красная», бесплодная, пустынная земля?

Итак, необходимо нечто большее, чем религия, для того чтобы она могла господствовать в душах людей и в общественной жизни; необходимы особые исторические условия для того, чтобы она стала центром образования иерархических отношений, чтобы привела к господству меньшинства над обществом. Поэтому следует изучать – в сотрудничестве с археологами и учеными, занимающимися древнейшей историей, – процессы, породившие новые формы иерархии статутов и власти в общественных группах, всегда сохранявших родственные отношения в рамках этого общества (называемого нами обычно «племенем»). Археология учит нас, что эти процессы начались с того времени, когда некоторые группы охотников-собирателей перешли к оседлому образу жизни и располагали большим количеством природных ресурсов. Но широкий размах и многообразие данные процессы приобрели лишь с развитием земледелия и животноводства. Можно предположить, что именно развитие этих новых отношений между людьми и между человеком и природой расширили возможность разграничения интересов различных групп и даже их противопоставления. В то же время это вызвало необходимость контролировать посредством обрядов и непосредственно природу все менее дикую, более одомашненную, без которой человек не мог осуществлять процесс воспроизводства и в которой не мог осуществляться этот процесс без человека (прежде всего домашние животные и сельскохозяйственные культуры). Возможно, что эти новые материальные условия и новые разграничения интересов вызвали появление различий, казавшихся вначале выгодными для всех, поставленных на службу интересам каждого, и поэтому оправданных.

Этим парадоксом – необходимостью считать, что процесс образования господствующих каст и классов, а также зарождения государства был в какой-то мере оправдан – мы хотели бы закончить краткий обзор этой проблемы. В этом смысле можно предположить, что прибавочный труд, существовавший во всех бесклассовых обществах, постепенно превратился в сверхтруд, форму эксплуатации человека человеком. Под прибавочным трудом следует понимать все формы материальной деятельности, направленной на воспроизводство сообщества как такового, а не отдельных людей или семей, его составляющих. В многочисленных обществах, называемых первобытными, труд, направленный на воспроизводство отдельных людей или семей, был личным делом каждого, в то время как существовали и формы коллективного труда, собиравшие все семьи или их большую часть для воспроизводства сообщества в целом (ритуальные праздники, жертвоприношения, подготовка к войне и т.д.). Возможно, произошло изменение в функции и значении прибавочного труда, обычно представляемого для воспроизводства условий существования сообщества со стороны составляющих его семей, когда этот труд предназначался для тех, кто уже сам по себе являлся сообществом и выражал его общественные интересы. Таким образом, прибавочный труд мог постепенно преобразоваться в сверхтруд, то есть в форму эксплуатации.