Витторио Страда - Марксизм сегодня. Выпуск первый

1) Переход средств производства из частной собственности в государственную не является сам по себе (в себе и для себя) магическим и окончательным решением экономических проблем даже в том случае, если это достигается в результате действительно автономной революции. Кроме того, как показали дискуссии, время не сужает круга проблем; напротив, их число даже растет, о чем свидетельствует, между прочим, значительное замедление развития, которое в течение длительного периода считалось главным показателем превосходства социализма над капитализмом и основанием для оптимистического мнения о возможности «догнать и перегнать» развитой Запад.

2) Общественная собственность на средства производства сама по себе не предопределяет системы («модели») функционирования экономики, и даже в рамках эффективного централизованного планирования могут иметь место разные варианты в зависимости от степени децентрализации экономических решений, от принятых критериев успеха, от стимулов и прочего.

3) В частности, государственное планирование не может просто противопоставляться механизму рынка, и никакое нынешнее или будущее развитие компьютерной техники не в состоянии поколебать утверждение, что какое-то сочетание планирования и рынка в перспективе окажется наиболее вероятным.

4) Никакой подходящий вариант системы, рассчитанный на длительный срок, не может быть выведен лишь из экономики, без учета соотношения экономических и политических факторов, что свойственно коммунистическим странам. Подлинное обобществление средств производства требует непрерывного прогресса в процессе превращении народа из объекта в субъект принятия решений, путем развития самоуправления и политической демократии на всех уровнях организации общества. В связи с этим социализму совершенно необходим политический, культурный и экономический плюрализм.

Что можно сказать о влиянии экономических споров на позиции марксизма в коммунистической Европе? Бесспорно, было бы слишком самонадеянно связывать эти позиции только с результатами указанных споров; следовало бы рассмотреть гораздо более широкий круг проблем. Однако я убежден, что дискуссия по вопросам экономики имела в этом плане очень важное значение. Проблемы, возникшие в ходе дискуссии, заставили экономистов-марксистов живо, открыто и критически подойти как к традиционной теоретической ортодоксии, так и к проблемам текущей практики марксизма. Этот подход при разной степени интенсивности в разных странах вел в известной степени к большей откровенности в высказываниях. Но бóльшая часть попыток критического и независимого пересмотра традиционных положений была заклеймлена официальными защитниками веры как антимарксистская, что, естественно, не помогло восстановить доверия к марксизму как теоретической концепции. Затем был сорван и ряд попыток реформы, включая «пражскую весну», подавление которой нанесло жестокий удар всей идее реформируемости системы. Поскольку марксизм сам всегда подчеркивал собственную, очень прочную связь с практикой («философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»), постольку инертность системы в соединении со все более очевидными проявлениями ее несостоятельности (полный провал в случае с Польшей) не могла не нанести серьезного ущерба его позициям. Наконец, тот же критический марксизм, хотя он и пытался противостоять вызову, брошенному действительностью, и разработать новые варианты анализа, часто волей-неволей обнаруживал доктринальную непоследовательность. Примером может служить уже не раз упоминавшийся вопрос об обобществлении: если отмена частной собственности сама по себе не означает обобществления, то, по-видимому, следовало бы пересмотреть концепцию собственности как главного элемента производственных отношений. Политический контроль и монополия на средства коммуникации в широком смысле этого слова могут тогда стать независимыми факторами отношений власти в обществе. Кроме того, если принять такой подход, то не стоит заранее отвергать тот довод, что причину несостоятельности коммунистической экономики нужно искать именно в господстве государственной собственности, а не в ее специфических чертах в существующих сейчас условиях.

Одним из ярких свидетельств упадка марксистской экономической теории является то, что она оказывает все меньшее влияние на независимую (то есть диссидентскую) литературу Востока Европы. В то же время все, что остается от марксизма в этой области, к счастью, свободно от спеси «установочного варианта» с его претензиями на роль оракула. Это, во всяком случае, может быть добрым предзнаменованием для перспективной проверки действенности марксизма в качестве подлинно научной социальной теории будущего.

В связи с расплывчатостью границ определяемого предмета анализ нынешнего развития марксизма в Китае – довольно сложная задача. Ведь первая стадия марксизма была там связана с политическими перипетиями фактически гораздо теснее, чем в Западной Европе, или в России. Этот марксизм, сформированный требованиями борьбы, возник в конце 30-х годов. Хотя он и являлся результатом коллективного творчества, он получил распространение и известность как «идеи Мао Цзэдуна» (а во время культурной революции стал даже именоваться маоизмом). На самом же деле здесь речь идет о процессе синтеза, включившего в себя крупные темы ленинского учения, которое вновь обрело актуальность ввиду обстановки в Китае и темпов его развития, основные элементы эмпирического прагматизма, в котором легко можно проследить влияние американской демократической мысли (Дж. Дьюи, У. Джеймс), господствовавшей на начальном этапе революционного движения, и, наконец, обобщение опыта китайского коммунистического движения, противостоявшего двум кризисам беспрецедентных масштабов (разгром городских советов в 1927 – 1928 годах и Великий поход 1934 – 1935 годов) [242]. В период культурной революции постепенно начался глубокий кризис этого первого типа марксизма. Этап, последовавший за смертью Мао в конце 1976 года и утратой былой популярности, судя по всему, не предоставляет благоприятных возможностей для развития данной формы политической мысли.

Вторая стадия китайского марксизма медленно складывалась после провозглашения народной республики. В первые годы существования нового режима появился тип высшего образования, казавшийся совершенно новым в сравнении с традиционной системой: на основе интеллектуальных моделей, заимствованных из Советского Союза и коммунистического и прогрессивного движения Запада, были введены такие научные дисциплины, как новейшая история, философия, социология и политическая экономия. Однако этот феномен оказался непродолжительным. Его поставили под вопрос всего несколько лет спустя, как только начался «большой скачок» (1958 год), хотя, особенно и последние годы, в этой сфере и наблюдается какое-то движение; нередко его инициаторами становятся те лица, которые играли главную роль в 50-е годы и теперь, спустя 20 лет, выходят из тяжкой изоляции, часто сопровождавшейся преследованиями (явное сходство с преступлениями сталинизма в СССР). Этот «катедер-марксизм», являющийся также марксизмом общественного развития, по причинам, о которых будет сказано ниже, вполне может получить широкое распространение в ближайшие годы. Однако в настоящий момент он вынужден ограничиваться постепенным усилением своего присутствия. В сущности, для его возобновления в Китае вновь возникли предпосылки всего лет пять назад: появились высшие школы, способные обучать студентов, исследовательские коллективы, активно действующие в области общественных наук, значительное количество переводов марксистских работ, изданных за рубежом, иными словами, все то, что полностью исчезло во время культурной революции. И можно лишь попытаться определить перспективы этого марксизма, конкретные достижения которого не так уж велики.