Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

Разум приводит к свободе, а свобода является самой сущностью субъекта. С другой стороны, сам разум существует только благодаря самоосуществле- нию, процессу, который делает его реально существующим. Разум только потому является объективной силой и объективной реальностью, что все модусы бытия в большей или меньшей степени являются модусами субъективности, способами реализации. Субъект и объект не отделены друг от друга непроходимой пропастью, потому что объект, как таковой, — это род субъекта, а также потому, что все типы бытия имеют своей вершиной свободный «постигающий» субъект, способный претворять разум в действительность. Природа, таким образом, становится посредником в развитии свободы.

Жизнь разума проявляется в постоянной борьбе человека, стремящегося постичь, что именно существует, и преобразовать это существующее в соответствии с постигнутой истиной. Кроме того, разум — это, по существу, историческая сила. Его осуществление предстает как движение в пространственно-временном мире и, в конечном счете, представляет собой всю историю человечества. Разум как история обозначается термином «дух» (Geist), означающим мир истории в его соотнесении с развитием разума человечества, причем мир истории не как цепь действий и событий, но как непрестанная борьба за то, чтобы сообразовать этот мир с возрастающими возможностями человечества.

История распадается на различные периоды, причем каждый знаменует собой отдельный уровень развития и представляет определенную стадию в осуществлении разума. Каждую стадию надо постигать и осмыслять как некую целостность, характеризующуюся распространенными способами мышления и жизни, политическими и общественными институтами, соответствующей наукой, религией и философией. В своем самоосуществлении разум проходит различные стадии, но остается единым, как едины целое и истина — реальность свободы. «Она является для себя целью, и притом единственною целью духа, которую он осуществляет. Эта конечная цель есть то, к чему направлялась работа, совершавшаяся во всемирной истории; ради нее приносились в течение долгого времени всевозможные жертвы на обширном алтаре земли. Одна лишь эта конечная цель осуществляет себя, лишь она остается постоянно при изменении всех событий и состояний, и она же является в них истинно деятельным началом».9

Непосредственного единства разума и реальности никогда не было. Единство приходит только в результате длительного процесса, который начинается на самом низком природном уровне и достигает высочайшей формы существования — существования свободного и разумного субъекта, живущего и действующего в осознании своих потенциальных "возможностей. Доколе между реальным и потенциальным существует разрыв, первое должно действовать и изменяться, пока не придет в соответствие с разумом. До тех пор, пока реальность не начнет формироваться разумом, ее, в строгом смысле слова, вообще нельзя назвать реальностью. Таким образом, реальность изменяет свое значение в рамках концептуальной структуры гегелевской системы. «Реальное» начинает означать не то, что действительно существует (и что скорее следовало бы назвать видимостью), а то, что существует в форме, согласующейся с нормами разума. «Реальное» есть разумное (рациональное) и лишь оно одно. Государство, например, становится реальностью только в том случае, если оно соответствует заданным [38] Гегель Г. В. Ф. Философия истории. СПб., 1993. С. 72. потенциальным возможностям человека и предоставляет им возможность полного развития. Любая предшествующая форма государства пока что остается неразумной и, следовательно, нереальной.

Таким образом, гегелевское понятие разума отличается критической и полемической направленностью. Оно противоборствует любой готовности принять существующее положение дел, отрицает гегемонию любой существующей формы существования, выявляя антагонизмы, преобразующие ее в другие формы. Мы постараемся показать, что «дух противоречия» представляет собой движущую силу диалектического метода Гегеля. [39] Однажды Гедель сам охарактеризовал сущность своей диалектики как «дух противоречия» ( Eckerman . Gcspracche mit Goethe in den letzten Jahren seines Lebens. October 18, 1827). [40] Гегель Г. В. Ф. Письмо Ф. Шеллингу, апрель 1795 // Работы разных лет в двух томам. Т . 2. С . 224.

В 1793 году Гегель писал Шеллингу: «Нашими принципами остаются разум и свобода». В его ранних сочинениях нет никакого разрыва между философским и социальным смыслом этих принципов, выраженных тем же революционным слогом, который использовали якобинцы. Значение своего времени он, например, усматривает в том, что «исчезнет ореол, окружающий головы земных угнетателей и богов. Философы доказывают это достоинство, народы научатся его ощущать и тогда уже не станут требовать свое растоптанное в грязь право, а просто возьмут его обратно, присвоят его. Религия и политика всегда работали сообща, религия проповедовала то, что хо- телдеспотизм, — презрение к роду человеческому, неспособность его к какому-либо добру, неспособность стать чем-либо с помощью собственных сил».11 Мы встречаем даже более резкие суждения, согласно которым реализация разума предполагает социальную систему, которая противоречит существующему порядку. В «Первой программе системы немецкого идеализма» (Erstes Systemprogramm des Deutschen Idealismus), написанной в 1796 г., Гегель пишет: «Я покажу, что не существует идеи государства, ибо государство есть нечто механическое, так же, как не может быть идеи машины. Идею составляет только то, что имеет своим предметом свободу. Следовательно, мы должны выйти за пределы государства! Ибо любое государство не может не рассматривать людей как механические шестеренки, а этого как раз делать нельзя, следовательно, оно должно исчезнуть». [41] Dokumente zu Hegels Entwicklung. Stuttgart, 1936. S. 219.

Однако радикальный смысл основных идеалистических понятий постепенно ослабевает, и они все сильнее сообразуются с господствующей общественной формой. Мы увидим, что этот процесс был обусловлен концептуальной структурой немецкого идеализма, сохранявшего основные принципы либерального общества и не позволявшего выходить за его пределы.

Однако конкретная форма, в которой в гегелевской системе произошло примирение философии и реальности, определялась ситуацией, сложившейся в Германии к той поре, когда он разрабатывал свою систему. Ее ранние философские понятия Гегель формулировал в условиях упадка германской империи. В начале своей работы, посвященной конституции Германии (1802), он заявляет, что немецкое государство последнего десятилетия восемнадцатого века — «больше не государство». Пережитки феодального деспотизма по-прежнему сильны в Германии и стали еще тягостнее, так как страна распалась на множество мелких деспотий, соперничающих между собой. В империю «входили Австрия и Пруссия, курфюрсты, девяносто четыре церковных и светских князя, сто три барона, сорок прелатов и пятьдесят один имперский город; в целом она состояла почти из трехсот земель». В самой империи «не было ни одного солдата, ее годовой доход составлял всего лишь несколько тысяч флоринов». Не существовало никакой централизованной юрисдикции; Верховный суд (Дег'с/^Аат- тегдепсМ) был рассадником «взяточничества, произвола и продажности». [42] ч 11 Perthes Т . Das Deutsche Staatsleben vor der Revolution. Hamburg, 1845. S. 19, 34, 41. См . также : Wenck W. Deutschland vor hundert Jahren. Leipzig, 1887. По-прежнему господствовало крепостное право, крестьянин оставался вьючным животным. Некоторые князья как встарь сдавали своих подчиненных внаем или продавали как наемников в чужие страны. Строгая цензура подавляла малейшие просветительские начинания. [43] Heigel К . T. von. Deutsche Geschichte vom Tode Friedrichs des Grossen bis zur Aufloesung des alten Reichs. Stuttgart, 1899 ff. Bd 1. S. 77. Сложившуюся картину современник описывает так: «Лишенный закона и справедливости, защиты от произвольных поборов, страшащийся за жизнь своих сыновей, свою свободу и права, оставаясь легкой добычей деспотической власти, страдая от отсутствия единства и национального духа... — так живет наш народ». [44] MuellerJ. Cm.: Heigel К . T. von. Op. cit. S. 115.