Герберт Маркузе - Разум и революция [Гегель и становление социальной теории]

В отличие от Франции в Германии совсем не было сильного, сознательного, политически образованного среднего класса, который мог бы вести борьбу с абсолютизмом. Аристократия правила, не встречая сопротивления. «Почти никто в Германии, — замечает Гете, — не завидовал этой огромной привилегированной массе и не сетовал на ее счастливые преимущества». [45] Goethe J. Dichtung und Wahrheit // Werke, Gottasche Jubilaeumsausgabe. Bd XXII. S. 51. Разбросанный по многочисленным городкам с их собственными правительствами и местными интересами, средний класс не мог сформировать и сохранить хоть сколько-нибудь серьезную оппозицию. Столкновения между правящими патрициями и цехами и ремесленниками, конечно же, имели место, но нигде дело не доходило до революционного движения. Свои прошения и жалобы бюргеры сопровождали молитвой о том, чтобы Бог уберег отечество от «ужаса революции».17

Со времен немецкой Реформации народ привык к тому, что для него свобода является «внутренней ценностью», вполне совместимой с любой формой рабства, что должное повиновение предержащим властям — необходимое условие вечного спасения, а тяжкий труд и бедность — благословение в очах Божиих. Долгий путь научения дисциплине привел к тому, что в Германии потребность в свободе и разуме обратилась внутрь человека. Одна из решающих задач протестантизма заключалась в том, чтобы побудить освободившихся индивидов к принятию сформировавшейся социальной системы, переведя их притязания и потребности из мира внешнего в мир внутренний. Для Лютера христианскаясвобода представляла собой внутреннюю ценность, реализуемую вне зависимости от всех и всяческих внешних условий. Когда дело касалось истинной сущности человека, социальная реальность отходила на второй план. Потребность в осуществлении своих возможностей человек учился обращать на себя, «искать внутри» себя, своей реализации, а не во внешнем мире.18

В своем происхождении немецкая культура неразрывно связана с протестантизмом. Там возникло царство, в котором обитали красота, свобода и нравствен- [46] Heigel К . Т . von. Op. cit. S. 305-306. [47] См .: Studien ueber Autoritaet und Familie // Forschungsberichte aus dem Institut fuer Sozialforschung. Paris, 1936. P. 136 ff.; Zeitschrift fuer Sozialforschung. Paris, 1936. Bd V. S. 188 ff. ность и которое не могли поколебать никакие проявления внешний жизни, никакие ее борения; оно было отъединено от жалкой общественной жизни и укоренено в «душе» индивида. Именно это и породило тенденцию, широко распространенную в немецком идеализме, — готовность примириться с социальной реальностью. У идеалистов эта тяга к примиренчеству постоянно противоречила их критическому рационализму, и, в конечном счете, идеал, выдвигаемый их критицизмом, а именно — рациональная политическая и социальная реорганизация мира, стал сходить на нет и превращаться в сугубо духовную ценность.

«Образованные» классы отходили от практических дел и, будучи не в силах использовать свой разум в деле переустройства общества, реализовывали себя в науке, искусстве, философии и религии. Эта область стала для них «истинной реальностью», выходящей за пределы жалких социальных условий и в то же время дающей прибежище истине, доброте, красоте, счастью и — что самое важное — тому критическому настрою, который не давал выхода на социальную действительность. Таким образом, культура была принципиально идеалистической, обращенной не столько к вещам, сколько к их идее. Свободу мысли она полагала прежде свободы действия, нравственность — прежде практической справедливости, внутреннюю жизнь — прежде общественной жизни человека. Однако именно потому, что она отгородила себя от несносной реальности и тем самым блюла свою неприкосновенность и незапятнанность, идеалистическая культура оставалась вместилищем истин, не нашедших воплощения в истории человечества, несмотря на ложные утешения и восхваления.

Система Гегеля представляет собой последнее великое выражение этого культурного идеализма, последнюю великую попытку сделать мысль прибежище разума и свободы. Однако изначальный критический импульс его мысли был достаточно силен, чтобы заставить его пренебречь традиционной отстраненностью от истории, столь характерной для идеализма. Он сделал философию конкретным историческим фактором, а историю — предметом философского рассмотрения.

Однако, будучи постигнутой, история разрушает идеалистическую структуру.

Система Гегеля необходимо связана с определенной политической философией и с определенным общественно-политическим порядком. Диалектическая связь между гражданским обществом и государством эпохи Реставрации не случайна в его философии и не является всего лишь разделом его «Философии права»: ее принципы уже действуют в концептуальной структуре его системы. С другой стороны, его основные понятия — лишь кульминация всей традиции западной мысли, и понять их можно только в рамках этой традиции.

Итак, мы попытались вкратце определить место гегелевских понятий в их конкретно-исторической ситуации. Теперь нам остается проследить истоки его системы в философской ситуации его времени.

Немецкий идеализм спасал философию от натиска британского эмпиризма, и борьба между ними стала не просто столкновением различных философских школ, но борьбой за философию как таковую. Философия никогда не переставала притязать на право руководить человеком на его пути рационального овладения природой и обществом и обосновывать это притязание тем, что ею разработаны самые высокие и наиболее общие идеи познания мира. Начиная с

Декарта, практическая значимость философии стала восприниматься по-новому, в соответствии со стремительным прогрессом в области современной техники. Он возвестил о начале «арктической (философии), с помощью которой, зная силу и действие огня, воды, воздуха, звезд, небес и всех прочих окружающих нас тел ... мы могли бы ... использовать и эти силы во всех свойственных им применениях и стать, таким образом, как бы господами и владетелями природы». [48] Декарт Р. Соч. в 2-х томах. М., 1989. Т. 1. С. 286.

Достижение этой задачи все сильнее связывалось с установлением всесторонне обоснованных законов и идей в познании. Рациональное овладение природой и обществом предполагало познание истины, а истиной было всеобщее как противоположность множественности видимых вещей или их непосредственной форме в восприятии индивидов. Этот принцип заявлял о себе уже в самых ранних устремлениях греческой гносеологии: истина всеобща и необходима и, следовательно, противоречит обычному опыту изменчивого и случайного.

Мысль о том, что истина противоположна существующему положению вещей и не зависит от случайно оказавшихся в этом мире индивидов, красной нитью проходит через целую историческую эпоху, в которой общественная жизнь человека была полна антагонистических противоречий между противоборствовавшими друг другу индивидами и группами. Всеобщее гипостазировалось как философская реакция на исторический факт, согласно которому в обществе господствуют лишь частные интересы, а общий интерес утверждается лишь «за спиной» индивида. Противоположность между общим и частным усугубилась в современную эпоху, когда стали раздаваться призывы ко всеобщей свободе и утверждаться мысль о том, что справедливый общественный строй может возникнуть только благодаря познаниям и деятельности свободных индивидов. Все люди провозглашались свободными и равными, однако, действуя сообразно своему знанию и преследуя свои личные интересы, они создали и на себе испытали строй, в котором царили зависимость, несправедливость и постоянные кризисы. Всеобщее соревнование между свободными в экономическом отношении субъектами не привело к созданию разумной общности, которая могла бы гарантировать и удовлетворять потребность и желания всех людей. Жизнь человека оказалась в плену у экономических механизмов общественной системы, связывавшей индивидов между собой как обособленных продавцов и покупателей. Отсутствие разумной общности и стало причиной философского поиска единства (Einheit) и всеобщности (Allgemenheit) разума.