Сьюзен Зонтаг - Болезнь как метафора

Из-за бесконечных цветистых метафорических выражений, превративших рак в синоним зла, болеть раком сделалось чем-то постыдным – болезнь стало принятым скрывать, она казалась несправедливой, предательством со стороны организма. «Почему именно я?» – горестно восклицает раковый пациент. В случае СПИДа стыд перетекает в вину, и позорный факт не удается утаить. Мало кто вопрошает: «Почему именно я?» Преобладающая часть людей за пределами Черной Африки, у которых обнаружен СПИД, знают (или думают, что знают), как они заразились. Это не таинственное несчастье, нападающее из-за угла. В большинстве случаев заболеть СПИДом – означает входить в «группу риска», сообщество париев. Болезнь выявляет личностные особенности, которые могут прятаться от соседей, коллег по работе, родственников и друзей. Она также закрепляет эти особенности (с самого начала в США она больше всего затронула гомосексуалистов). Кроме того, она способствовала созданию прослойки, а также была фактором, изолирующим больных и делающих их объектом нападок и преследований.

Иногда рак также воспринимается как расплата за потворство «небезопасным» привычкам, наказание за нездоровый образ жизни – алкоголик зарабатывает рак пищевода, курильщик – рак легких. (Иное дело – те, кто вынужден трудиться на вредном производстве, как например, рабочий нефтехимического предприятия, наживающий себе рак мочевого пузыря.) Находится все больше связей между первичными органами или системами и конкретными занятиями, от которых людям советуют отказаться. Например, недавно сформулирована теория, ассоциирующая рак толстой кишки и рак груди с диетой, богатой животными жирами. Однако вплоть до недавнего времени нездоровые привычки, ассоциирующиеся с раком и с другими болезнями, даже сердечными, редко ставились в вину. Сейчас же эти заболевания расцениваются как плата за невоздержанность в еде и «образ жизни», хотя в действительности это результат безволия и беспечности либо пристрастий к легальным (но при этом очень опасным) химикатам. Приводящее к СПИДу небезопасное поведение считается не просто слабостью. Это потакание порокам, провинность – пагубная склонность к нелегальным химикатам и секс, рассматриваемый как отклонение от нормы.

Поскольку болезнь передается половым путем, с точки зрения большинства – это несчастье, которое человек приносит себе сам. Этот взгляд отличается категоричностью, поскольку СПИД связывается не только с сексуальным излишеством, но и извращениями. (Естественно, я имею в виду США, где людям сегодня внушают, будто случаи заражения при гетеросексуальных контактах чрезвычайно редки – как будто Африки не существует.) Получить инфекционную болезнь, которая передается главным образом половым путем, больше рискуют люди сексуально активные – и ее легко рассматривать как наказание за такую активность. Это относится к сифилису и еще в большей степени к СПИДу, поскольку, согласно расхожему убеждению, наибольшая опасность грозит тем, кто имеет беспорядочные половые связи и «практикует» секс, воспринимаемый как противоестественный. Считается, что заразиться половым путем более желанно и, следовательно, этот путь более порицаем. Наркоманы, пользующиеся грязными шприцами, слывут непредумышленными самоубийцами. Гомосексуалисты, имеющие беспорядочные половые контакты, предаются своим страстным сексуальным привычкам в иллюзии, что антибиотики лечат от всех болезней и что все болезни, полученные половым путем, относительно безвредны. Их можно счесть убежденными гедонистами – хотя теперь уже ясно, что их поведение не менее самоубийственно. Осуждать больных гемофилией и тех, кому сделали переливание крови, не за что, у них нет никаких моральных изъянов. Запуганные люди могут подвергать их жестокому остракизму, а потенциально они представляют собой даже бóльшую опасность для окружающих, поскольку в отличие от уже пригвожденных к позорному столбу их труднее вычислить.

Инфекционные болезни на почве секса, неизменно внушают страхи – людям чудится, будто они легко передаются и что ими можно заразиться в общественных местах. В первые десятилетия XX века в американском флоте были ликвидированы дверные ручки и установлены двери, открывающиеся в обе стороны. Тогда же исчезли металлические кружки, прикрепленные возле питьевых фонтанчиков. Все это была первая реакция на «открытие», что сифилис – это «инфекция» и «передается невинным путем». Как следствие, поколения детей из среднего класса стали класть бумагу на сиденья в общественных туалетах – еще один отзвук страшилок о бактериях сифилиса, якобы передающихся через грязь, когда-то весьма распространенных, да и сейчас довольно популярных. Когда речь идет о пугающих эпидемических заболеваниях, особенно тех, что ассоциируются с сексом, то, как правило, проводится водораздел между предполагаемыми носителями болезни (как правило, просто бедными людьми и темнокожими) и теми, кого причисляют – по определению медиков и бюрократов – к «населению». У «населения» – белых гетеросексуалов, которые не колются наркотиками и не имеют сексуальных связей с наркоманами – СПИД вызывает фобии и страхи. Как и сифилис, СПИД считается болезнью неблагонадежных. По общему мнению, он поражает – в большей, чем сифилис, пропорции – тех, кто уже несет клеймо отверженности. Однако сифилис не ассоциируется с определенным типом смерти, смерти, наступающей после длительной агонии, которую когда-то приписывали раку, а теперь относят к СПИДу.

То, что СПИД – это не одна-единственная болезнь, а синдром, вызванный целым рядом заболеваний (их список еще далеко не закончен), которые развиваются на его фоне или просто «присутствуют» в организме, составляя в совокупности болезнь (пациенту ставится соответствующий диагноз), превращает его в продукт дефиниции и конструирования даже в большей степени, чем недуг с такими сложными и многообразными проявлениями, как рак. Действительно, утверждение, что СПИД всегда смертелен, отчасти зависит от того, что именно врачи определили как СПИД. Их решение покоится на понятии не менее метафоричном, чем понятие «болезни в расцвете» [47]. Это та форма, в которой болезнь неизбежно фатальна. Незрелому суждено вызреть, бутонам расцвести пышным цветом (а неоперившимся птенцам опериться) – ботанические и зоологические метафоры делают развитие или эволюцию СПИДа нормой, правилом. То есть я не хочу сказать, что метафора создает клиническую концепцию, но настаиваю на том, что она делает значительно больше, чем просто ее подтверждает. Она соответствует клинической картине, еще далеко не доказанной или доказуемой. На самом деле, еще слишком рано делать вывод – ведь болезнь обнаружена всего семь лет назад, – что инфекция смертоносна и что все, у кого найдено то, что называется СПИДом, непременно от него умрут. (Некоторые авторы, пишущие на медицинские темы, полагали, что высокая смертность в первую очередь вызвана уязвимостью тех, кто наиболее беззащитен перед вирусом – в силу пониженной иммунологической компетентности или из-за генетической предрасположенности, – а не разрушительным действием фатальной инфекции.) Разделение болезни на четкие стадии было необходимо, чтобы метафора «болезнь в расцвете» обрела вескость. Но это также несколько ослабило вытекающее из метафоры представление о неизбежности. Люди разумные, желающие подстраховаться и не торопиться с выводами по поводу летальности инфекции, могут воспользоваться стандартной трехчастной классификацией – ВИЧ-инфекция, СПИД-ассоциированный комплекс (САК) и СПИД, – и принять в расчет один из двух вариантов или сразу оба. Менее катастрофичное развитие событий предполагает, что не все инфицированные «продвигаются» или «переходят» на следующий уровень, более катастрофичное, что все.