Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

См. M. Michelet, Histoire de la République romaine , Paris, 1843, vol. I, pp. 72,77.

См. Цицерон, О дивинации, III, 23; Овидий, Метаморфозы , XV, 553.

В процитированной работе (стр. 124) Пиганьоль отмечал, что в методике римских гаданий присутствовало противопоставление уранического патрицианского обряда авгуров хтоническому обряду этрусских гаруспиков.

См. M. Michelet, Histoire , cit., p. 114.

Варрон, VII, 8.

См. Н. Wagenvoort, Roman Dynamism , Oxford, 1947.

Ливии, История Рима от основания города , ХХII, 22, 6. Fides —в различных формах, таких как Fides Romana, Fides Publica и так далее —была одним из древнейших римских божеств.

Здесь «магическое» понимается в высшем смысле этого слова (см. гл. 7) и относится к официальной римской религии, которая могла бы показаться чистым «формализмом», лишенный религиозного чувства. Между тем она выражала древний закон чистого действия. Преследование римлянами магии и астрологии касалось лишь их низших форм, зачастую всего лишь суеверий и шарлатанства. На самом деле магический подход, понимаемый как подход повелевания или действия, наложенных на невидимые силы посредством чистого детерминизма обряда, составлял суть первоначальной римской религии и римского понимания священного (М. Macchioro, Roma capta , cit., pp. 29 и далее, 246 и далее). Хотя позже римляне и боролись с народными и суеверными формами магии, они продолжали с огромным уважением относиться к патрицианскому культу и фигуре теурга, которому приписывали достоинство и аскетическую чистоту.

См. F. Cumont, Les religions orientales , cit., p. 30.

Плутарх, Пирр , ХIХ, 5. В эпизоде галльского вторжения поведение римских старейшин описано Ливием как «выше человеческого» и «подобное богам» — «кроме украшений и одежд, более торжественных, чем бывает у смертных, эти люди походили на богов еще и той величественной строгостью, которая отражалась на их лицах» ( История Рима от основания города , V, 41) (перевод С. Иванова. У Эволы: «почти что, как у божеств... не только в одежде и наружности, более внушительных, чем у людей, но и в их величии» — прим. перев .).

В древних традициях считалось, что человек, на которого опустился орел, предопределен Зевсом к высшей судьбе или царствованию, а само появление орла служит знамением победы. Орел являлся настолько универсальным символом, что у ацтеков служил для определения местоположения столицы новой империи. Элемент ба, понимаемый как часть человеческого существа, предназначенный для вечной небесной жизни в состоянии «славы», в египетской иероглифике часто изображался в образе сокола —эквивалента орла в Египте. В обряде преобразованная душа в образе сокола вселяет ужас богам, и можно процитировать следующую формулу: «Я по схожести божественного сокола с Гором приобщаюсь согласно схожести моего духа, чтобы обрести власть над тем, что в другом мире соответствует Осирису» ( Book of the Dead , cit., LXXXIII, 1-4, 46). В Ригведе (IV, 18, 12; IV, 27, 2) орел приносит Индре волшебный напиток, делающий его владыкой всех богов и освобождающий от инфернальных женских воздействий. С доктринальной точки зрения в более общем контексте здесь можно указать на скрытый смысл «апофеоза» римских императоров — consecratio , где вылет орла из пламени погребального костра символизировал становление божеством души усопшего.

Плиний пишет: Saturnia ubi nunc Roma est («Сатурния на месте нынешнего Рима»). У Вергилия ( Энеида , 357-358): Наnc Janus pater, hanc Saturnus condidit arcem : Janiculum huic, illi fuerat Saturnia nomen («Эту крепость построил отец Янус, а другую Сатурн: первая называется Яникул, а вторая Сатурния»). См. G. Sergi, Da Albalonga a Roma , Torino, 1934, pp. 135-136.

Сет, брат-убийца Осириса, также назывался Тифоном. Согласно Плутарху, «египтяне называют Тифона Сетом, что значит «повелевающий» и «губящий», а также частое резкое вращение» ( Об Исиде и Осирисе , XLIX). Врагов солнечного начала, то есть Ра, называли месу-бетеш , то есть «детьми безнадежного мятежа», и связывали с Сетом.

Согласно Пиганьолю ( Essai, cit., p. 15) поединок между Геркулесом и Каком может представлять собой вошедшую в легенду борьбу арийского или связанного с ариями народа с аборигенами пеласгского происхождения.

Макробий, Сатурналии , I,12,27.

Дион Кассий, Римская история , ΧLIII, 45.

После Нумы царь (изначально стоявший выше фламинов, чье имя фонетически соответствует имени индийских брахманов) стал противопоставляться «царю священнодействий» ( rex sacrorum ), который, как было справедливо замечено (см. A. Piganiol, Essai , cit., p. 257), хотя обычно считался жрецом патрицианского типа, в данный период был выразителем скорее плебейского обряда: он служил посредником между народом и великой плебейской богиней Луной, не обладал spectio (атрибут патрициев) и, в соответствии с обрядом, стоял по рангу ниже весталок —вполне в гинекократической манере.

Говоря об отношениях между женщинами и царями этой чужеземной династии, можно обратиться к трудам Бахофена. Добавим здесь, что имя «Сервий» (Сервий Туллий) изначально указывало на сына раба, подобно имени «Брут» (таким было имя первого плебейского трибуна —Юния Брута; оно продержалось в консульских списках всего лишь год), дававшемуся мятежным рабам пеласгского корня (см.M Michelet, Histoire , cit, pp. 106-107). Можно также отметить немаловажный теллурический сюжет в предании (для плебейского элемента), согласно которому Брут, после того, как оракул провозгласил, что тот, кто поцелует свою мать, станет царем, упал на колени и поцеловал землю, которую он считал Матерью людей; подобным же образом, как уже было сказано, как плебеи, так и этрусские лукомоны считались детьми земли. После этого не является ли курьезом, что убийца Цезаря Брут, который первым попытался узурпировать власть в Риме, носил имя мятежных рабов-пеласгов?

Пиганьоль ( Essai , cit., pp. 119,259) верно отметил, что война Рима против города Вейи представляла собой борьбу Аполлона с Богиней; похоже, что подобный смысл придает ей и Ливий Ливий ( История Рима от основания города , V, 23, 5-8), который писал, что Камилл после победы над этим городом облекся в одежды солнечного божества.

В том факте, что Рим, следуя Сивиллиным книгам, для победы над Ганнибалом принял у себя фригийскую Великую Богиню (подобно тому, как ранее после поражения у Тразименского озера —азиатскую богиню Афродиту из Эрикса, которая в числе прочего была и божеством проституции), Бахофен ( Die Sage von Tanaquil , p. XXXVI) усматривает «боязнь города афродитического происхождения окончательно пренебречь принципом Матери из-за тотального своего посвящения исключительно мужественному принципу Империума». Это объяснение правдоподобно. С другой стороны, нужно также помнить, что, по мнению римлян, войну нельзя по-настоящему выиграть, если не призывать и не привлекать на свою сторону божеств противника, а фригийская Великая Богиня являлась никем иным, как копией карфагенской Танит. Впрочем, частью римской религии культ этой богини стал только некоторое время спустя, получив особое распространение в плебейских слоях.