Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

В высших формах сияющей арийской духовности —в Греции, в Древнем Риме, а также на Дальнем Востоке —роль, исполняемая доктриной, была минимальна: обязательны для исполнения и необходимы были только обряды. Ортодоксальность определялась благодаря обрядам и практикам, а не догмам и теориям. Кощунство ( sacrilegium ) и нечестивость( ασέβεια ) состояли не в «неверии», а в пренебрежении обрядами. Это тождественно не «формализму», как современные историки, в большей или меньшей степени находящиеся под влиянием протестантского менталитета, попытались бы заставить нас думать, а скорее чистому закону духовного действия. В дорическо-ахейском ритуале отношения с божественным основывались не на чувствах, а на убеждениях, характеризуемых формулой do ut des («даю, чтобы ты дал»). [174] [174] J. Е. Harrison, Prolegomena to the Study of the Greek Religion , Cambridge, 1903, pp. 162 и далее. Даже боги, руководившие похоронами, не удостаивались весьма «религиозного» отношения; они не любили человека, и люди в свою очередь их тоже не любили. Сущность их культа заключалась в их успокоении: люди предпринимали меры, не дававшие богам осуществить невыгодные для людей действия. Искупление ( expiatio ) само по себе изначально имело характер объективной операции, как медицинская процедура по предотвращению заражения, не имея сходства ни с наказанием, ни с актом раскаяния со стороны души. [175] [175] F. Cumont, Les religions orientales dans le paganisme romain , Laterza, Bari,1913, p. 42. Формулировки, использовавшиеся каждой аристократической семьей и даже каждым древним городом во взаимоотношениях с силами, управлявшими их судьбами, прежде использовались их божественными праотцами, чтобы победить духовные силы ( нумены ). Таким образом, эти формулировки были просто наследием мистической области; они были не излияниями чувств, а сверхъестественным эффективным оружием —при условии, что в течение обряда не менялась ни одна техника [176] [176] См. Цицерон , Речь об ответах гаруспиков , XI, 23; Арнобий, Против язычников , IV, 31; N. D. Fustel de Coulanges, La Cité antique , cit., p. 195. .

Где бы традиционный принцип ни применялся во всей своей полноте, в его иерархических различиях можно найти трансцендентную мужественность, которая находит свое наилучшее символическое выражение в синтезе двух качеств римского аристократического класса —а именно, копья и обряда. Здесь же можно найти существ, которые являются «повелителями священного» ( reges sacrorum ), они внутренне свободны и часто освящены олимпийским бессмертием. По отношению к невидимым и божественным силам эти существа выполняли туже центральную функцию и ту же роль, что вожди выполняют среди людей. С этой «вершины» к тому, что в настоящее время общепринято рассматривается как «религия» и «жречество», ведет вниз очень долгий путь или процесс деградации.

Мир «анимизма» представляет собой падение и разложение мира «сил» и нуменов . Этому разложению и деградации было суждено усилиться из-за отхода от мира, в котором «души» были воплощены в вещах и стихиях, к миру, в котором боги воспринимались как личности в объективном смысле, а не как образные аллюзии на нечеловеческие состояния, силы и возможности. Когда эффективность обрядов исчезла, у человека появилась мотивация для наделения мифологической индивидуальностью тех сил, с которыми он прежде имел дело, следуя простым техническим взаимоотношениям, или которые он понимал самое большее как символы. В дальнейшем человек постигал эти силы в соответствии с собственными образами, что ограничивало человеческие возможности; в них он видел персонализированных созданий, которые были более могущественными, чем он сам, и к которым нужно было обращаться со смирением, верой, надеждой и страхом, не только чтобы получить защиту и успех, но также освобождение и salus (в двойном значении здоровья и спасения). Мир, находящийся над реальностью, основанный на чистом и абсолютном действии, сменился смутным миром, находящимся под реальностью —миром эмоций, воображения, надежд и страхов; этот мир становился всё более «человеческим» и бессильным по мере того, как он следовал различным этапам общего упадка и деформации изначальной традиции.

Только после встречи с этим упадком становится возможным разграничить царскую и жреческую функции. Даже когда жреческий класс правил без отклонения от чистого традиционного духа, как в случае Древней Индии, он носил гораздо более «магический» и царственный, нежели религиозный, характер, в обычном смысле слова «религиозный».

Когда мы говорим «магический», мы имеем в виду не то, о чем большинство людей думает, услышав термин «магия», который почти всегда дискредитирован предубеждениями и фальсификациями. Мы также не ссылаемся на тот смысл, которое этот термин приобретает, когда речь идет об эмпирической науке sui generis , типичной для древности, которая была довольно ограничена по своему масштабу и эффективности. Магия в этом контексте обозначает особое отношение к духовной реальности самой по себе, отношение центральности, которая тесно связана с царской традицией и инициацией.

Далее, не имеет смысла подчеркивать отношения между магическим отношением, чистым обрядом, обезличенным, прямым, нуминозным восприятием божественного, и образом жизни диких племен, которые, согласно иудейско-христианскому менталитету, все еще не осведомлены об «истинной вере». В большинстве случаев дикарские племена должны рассматриваться не как нецивилизованная стадия человечества, а как деградировавшие формы остатков весьма древних рас и цивилизаций. Даже несмотря на то, что вышеизложенные частности можно найти среди диких племен выраженными в материалистических, темных, шаманских формах, это не должно помешать нам распознать их смысл и важность, которую они получают при возвращении к своим истокам. Таким же образом «магия» должна пониматься не на основе подобных убогих и деградировавших остатков, а на основе форм, в которых она сохранялась в активном, светлом и сознательном виде. Эти формы совпадают с тем, что мы назвали «духовной мужественностью» мира Традиции. Неудивительно, что большинство известных современных «историков религии» не имеют ни малейшего представления об этом понятии: путаница и предубеждения, которые можно найти в их более чем документальных работах, в высшей степени плачевны.

Сейчас имеет смысл указать на связь между кругом идей, изложенных нами на данный момент, и вопросом судьбы человека в загробной жизни. В этом отношении, как и ранее, необходимо сослаться на учения, которые в настоящее время практически полностью утеряны.

Вера в то, что душа любого человека бессмертна, достаточно необычна: в мире Традиции можно найти лишь незначительные свидетельства в ее пользу. В Традиции прежде всего проводилось различие между подлинным бессмертием (эквивалентным принадлежностью к олимпийской божественной природе) и простым выживанием после смерти. Также рассматривались различные формы этого возможного выживания; проблема посмертного состояния всегда ставилась отдельно для каждого индивида с учетом различных элементов, составляющих человеческую сущность, поскольку человек вовсе не сводился к упрощенной двойной модели «душа-тело».