Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

Легко найти соответствия этой мистике оружия в других традиционных культурах. Ограничимся ссылкой на японскую воинскую знать, для которой рыцарский меч был священен; его изготовляли в соответствии со строжайшими правилами —оружейники надевали ритуальные одежды и проводили обряд очищения печи. Техника закалки держалась в полной тайне и передавалась от мастера к ученику. Клинок меча считался символом души самурая, [279] [279] См. P. Pascal, In morte di un Samurai , Roma, p. 151. а применение оружия также подчинялось строгим правилам, так что процесс обучения владения тем или иным видом оружия (например, луком) также мог иметь инициатическое измерение, например, в связи с дзеном.

В списке рыцарских добродетелей, который приводит Реди, на первом месте стоит мудрость , и лишь за ней следуют «верность, свобода, стойкость и т. п.». [280] [280] См. G. De Castro , Fratellanze segrete , cit., p. 128. Точно также, согласно легенде, Роланд является в первую очередь победителем в теологии, и именно ею он занимается до того, как вступить в сражение со своим противником, Феррагусом. Современники называли Готфрида Бульонского lux monachorum , [281] [281] Свет монархов (лат.) — прим. перев . а Ги де Табари в своем «Ordene de Chevalerie» называет рыцаря «вооруженным священником», который благодаря своему двойному качеству имеет право входить в церковь и наводить там порядок своим священным мечом. [282] [282] Ε. J. Délécluze, Roland , cit., vol. I, pp. 17, 28, 84-85. Среди двенадцати паладинов был вооруженный священник, епископ Турпин, который придумал боевой клич «Слава нашему дворянству, монжуа!» ( монжуа , montjoie —средневековый французский боевой клич — прим. перев .). См. также легендарное путешествие короля Артура через Монжуа перед тем, как он торжественно был коронован в Риме; весьма показательно то, что настоящая этимология слова montjoie —Mont Jovis, гора Олимп. Эта этимология была предложена Р. Геноном. Согласно индоарийской традиции, именно в мудрости состязаются представители воинской знати с брахманами, то есть с представителями жреческого сословия (например, Аяташатру с Гаргия Балаки, Правахана Джаивали с Аруни, Санаткумана с Нарадой, и так далее), и одерживают победу, сами становясь брахманами или изначально будучи «теми, кто хранит священный огонь». [283] [283] Вишну-Пурана , IV, 2; IV, 19. Это подтверждает внутренний аспект рыцарства и воинской касты в целом в мире Традиции.

По мере заката рыцарства европейское дворянство также утратило свою духовную составляющую, некогда бывшую точкой отсчета для «верности», понимаемой в высшем смысле, став частью обычного политического организма —как это произошло с аристократией национальных государств, пришедших на смену средневековой цивилизации. Принципы чести и верности сохранялись даже тогда, когда дворянин превратился всего лишь в «слугу царя»; но такая верность, более несвязанная, даже косвенным образом, с надчеловеческим уровнем, лишилась света. Качества, сохранявшиеся в европейской знати благодаря наследственности, но не получавшие обновления в своем изначальном духе, претерпели роковое вырождение—за закатом царской духовности неотвратимо наступил закат самой аристократии и последовало наступление сил, относящихся к более низкому уровню.

Как уже отмечалось, рыцарство, как по своему духу, таки по этосу, в большей степени было органичной частью Империи, нежели церкви. Конечно, нельзя отрицать того, что защита веры была призванием рыцаря. Однако в этом в большей мере сказывалась общая склонность, свойственная воинскому сословию, посвящать себя служению надындивидуальному началу, а не какому-то конкретному вероисповеданию в узком, богословском смысле. Углубляясь в эту тему, легко заметить, что рыцарство достигало наиболее мощного расцвета именно тогда, когда было сущностно связано с теми орденами и движениями, которые церковь подозревала в «ереси» или даже подвергала преследованию. Если с традиционной точки зрения учение альбигойцев нельзя признать безупречным, тем не менее, точно так же нельзя отрицать (особенно принимая во внимание Фридриха II и арагонских королей) их связи с одним из течений в рыцарстве, которое отстаивало имперскую идею против претензий Римской курии, и в крестовых походах вполне преднамеренно продвигавшимся в сторону Иерусалима, который понимался как духовный центр, имеющий более высокий статус, нежели папский Рим [284] [284] См. Е. Aroux, Les Mystères de la Chevalerie , cit., p. 93. .

Наиболее безупречным в этом плане был орден тамплиеров (храмовников) —воинов-аскетов, отринувших мирские удовольствия во имя суровой дисциплины, практиковавшейся не в монастырях, но на поле битвы, во имя веры, которую исповедали своей пролитой кровью и победами, а не молитвами. У храмовников существовал свой тайный обряд посвящения, детали которого, благодаря стараниям их обвинителей позднее приобретшие богохульный окрас, также имели особый смысл. Среди прочего, кандидаты на высшее посвящение должны были на первой ступени обряда отвергнуть символ креста и признать, что учение Христа не ведет к спасению. Вдобавок к этому храмовников обвиняли в тайном сговоре с «неверными», в отправлении нечестивых обрядов. Во время процесса над тамплиерами неоднократно, но тщетно заявлялось, что все эти вещи имели исключительно символический характер. По всей видимости, речь шла не о кощунственном святотатстве, а о признании того, что экзотерическая сторона христианства имеет более низкий статус, что, в свою очередь, было необходимо для восхождения к более высоким формам духовности. В общем, как некто правильно отмечал, уже само название «храмовники» подталкивает к мысли о не ком переходе на более высокую ступень. «Храм есть более величественное, более обширное, более объемлющее понятие, нежели Церковь. Храм властвует над Церковью... Церкви разрушаются, Храм стоит, [285] [285] Cm. G. De Castro, Fratellanze segrete , cit., pp. 237-245; L. Cibrario, Descrizione storica degli Ordini cavallereschi Torino, 1850, vol. II, pp. 236 и далее. Что касается этоса тамплиеров, св. Бернар ( De laude novae militiae , гл. IV) писал: «Они скромно живут в товариществе, без жен, без детей, не имея ничего своего, в том числе и воли... Обычно они не одевают яркой одежды, они покрыты пылью, их лица обожжены солнцем, а их взгляд горд и свиреп. Когда приближается битва, они вооружаются внутренне —верой, а внешне —сталью, а не украшаются и не используют роскошные седла на своих конях. Их единственное украшение —это их оружие, которое они храбро используют в великих опасностях, не боясь количества и силы врага. Они всецело полагаются на Господа, и так как они сражаются за Него, они ищут или решительной победы, или святой и почетной смерти на поле брани». как символ родства вер и вечности их духа» .