Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

Если тело свободно только тогда, когда повинуется своей душе —но не разнородной —то нужно признать глубинный смысл утверждения Фридриха II, согласно которому признающие власть империи государства свободны, а подчиняются церкви, представляющей другую духовность, только рабы [257] [257] Huillard-Bréholles, Historia Diplomatica Friedend secundi , vol. V, p. 468. .

Как уже говорилось, изначально определяющим элементом не только для царского сана, но и для традиционной знати был элемент духовный. Как и в первом случае, можно представить себе ситуацию, при которой он является не врожденным, а, напротив, приобретенным. В этом случае мы имеем дело с тем же различием, которое существует между инициацией и инвеститурой. Инвеституре на Западе соответствует возведение в рыцарское звание и ритуальное посвящение, свойственное воинской касте; инициации —то есть глубокой, прямой и индивидуальной реализации собственной природы —соответствует героическое деяние в традиционном понимании, то есть священное деяние, соответствующее доктринам, подобным учению о «священной войне» и «триумфальной смерти» ( mors triumphalis ).

Об этой второй возможности мы еще поговорим отдельно. Здесь же речь пойдет исключительно о духе и тайне средневекового рыцарства, представляющего собой образец первой возможности.

Прежде всего следует отметить существовавшее в средневековой Европе различие между феодальной и рыцарской аристократией. Первая была связана с землей и верностью — fides —конкретному суверену. Рыцарство же представляло собой надтерриториальную и наднациональную общность, члены которой, посвятившие себя воинскому служению, не имели родины и приносили клятву верности не конкретной личности, а, во-первых, особой этике, основополагающим ценностями которой были честь, правдивость, мужество и преданность, [258] [258] См. Hue Le Maine, « Quis plus craient mort que honte n'a droit en seigniorie » («Кто больше боится смерти, чем бесчестья, не имеет права быть господином» (ст.-фр.) — прим. перев .); Aye D'Avignon, « Mieux vauroie morir que a honte extre en vie » («Лучше умереть, чем жить в бесчестье» (ст.-фр.) — прим. перев .) (в L. Gautier, La chevalerie , Paris, 1884, p. 29). Что касается культа правды, то рыцарская клятва гласила: «Во имя Бога, который не лжет» —что непосредственно связано с арийским культом правды, в котором, например, Митра был одновременно богом клятвы, а иранская традиция утверждает, что царь Йима утратил мистическую «славу», как только солгал —точно так же в Законах Maну (IV, 237) написано, что сила жертвоприношения уничтожается ложью. и, во-вторых, духовной власти универсального типа, каковой была власть Империи. Рыцарство и великие рыцарские ордена христианского мира были для Империи тем же, что священство и монашество для церкви. Рыцарство не носило строго наследственного характера —рыцарем можно было стать . Для этого требовалось, чтобы претендент на рыцарское звание совершил определенные деяния, которые доказывали бы его героическое презрение к жизни и так называемую двойную верность. В древнейших формах рыцарского посвящения рыцарь напрямую возводился в рыцарское звание другим рыцарем, без участия священника, как если бы непосредственно в самом рыцаре наличествовала некая сила —можно сказать, «подобная флюиду», —способная порождать новых рыцарей путем прямой передачи. Следы подобных ритуалов прослеживаются также в индоарийской традиции — «воины, посвящающие воинов». [259] [259] Gautier, La chevalerie , cit., p. 257; Шатапатха-Брахмана , ХII, viii, 3, 19. Позднее возник особый религиозный обряд рыцарского посвящения [260] [260] См. Gautier, La chevalerie , cit., pp. 250-255. .

Но это не всё. Можно указать на еще один, более глубокий аспект европейского рыцарства. Начнем с того, что рыцари посвящали свои героические подвиги в том числе и женщине, и культ женщины в целом в европейском рыцарстве был развит настолько, что иногда обретал, казалось бы, абсурдные и даже болезненные формы, если воспринимать его буквально. Одним из самых распространенных мотивов среди рыцарей было принесение клятвы безоговорочной верности женщине , и, согласно «теологии замков», не было никаких сомнений в том, что рыцарю, погибшему во имя своей «дамы», уготована та же участь блаженного бессмертия, что и крестоносцу, павшему в битве за освобождение Храма Господня. По сути, верность Богу и верность женщине рассматривались как равноценные вещи. Можно также отметить, что в соответствии с некоторыми обрядами «дама» новообращенного рыцаря должна была разоблачить его и препроводить в купальню, чтобы он очистился перед посвящением в рыцарское звание. [261] [261] Cm. Michaud, Histoire des Croisaders , Milano, 1909, p. 581. С другой стороны, герои довольно скабрезных приключений с участием «женщин», такие как Тристан и Ланселот, в то же время были рыцарями короля Артура, посвятившими себя поискам Грааля, членами того же ордена «небесных рыцарей», к которым принадлежал гиперборейский «рыцарь Лебедя».

На самом же деле во всем этом зачастую был скрыт эзотерический смысл, недоступный ни судьям инквизиции, ни простолюдинам, поскольку он был облачен в грубые одежды причудливых обычаев и любовных историй. Во многих случаях под «дамой» рыцаря подразумевалось то же, что и под «дамой», служившей предметом поклонения для членов известного гибеллинского общества «Верных Любви», что также связано с универсальным традиционным символизмом. «Дама», которой рыцарь приносил клятву безоговорочной верности, которой он посвящал свой крестовый поход, «дама», принимающая участие в обряде очищения, которое было для рыцаря наградой и обеспечивало его бессмертие в случае гибели ради нее, более или менее отчетливо воспринималась как олицетворение «Святой Мудрости», как воплощение «трансцендентной» или «божественной» женщины или преображающей духовной силы и вечной жизни. Сегодня появились исследования, посвященные деятельности «Верных Любви», где этот аспект средневекового рыцарства получил документальное подтверждение. [262] [262] См. Е. Aroux, Les Mystères de la Chevalerie , Paris, 1858; L. Valli, Dante e il linguaggio segreto dei «Fideli d'Amore» , Roma, 1928; A. Ricolfi, Studi sui Fideli d'Amore , Milano, 1933. Кроме того, этот сюжет встречается в традиционном корпусе мифов и саг, где «женщина» выступает именно в этой роли. От Гебы, воплощения вечной юности, ставшей супругой героя Геракла на Олимпе, от Идунн (чье имя означает обновление, омоложение) и Гуннлёд, хранительницы магического напитка Одрёрир, до Фрейи, богини света, которая является предметом постоянного и безуспешного вожделения «стихийных существ», [263] [263] Имеются в виду Йотуны — прим. перев . и Сигрдривы-Брюнхильд, которую Вотан предназначает в земные супруги герою, которому удастся преодолеть огненную преграду; [264] [264] См. в Эдде: Видение Гюльви , XXVI, 42; Речи Высокого , 105, Речи Сигрдривы , 4-8. Гуннлёд является хранительницей не только напитка богов, но изолотого яблока, как и Геспериды (см. один из подвигов Геракла, обеспечивших ему бессмертие). Сигрдрива по отношению к «пробуждающему» ее Си-гурду является носительницей мудрости, которая передает герою в том числе знание рун победы. Наконец, можно вспомнить в той же традиции «чудесную(волшебную) женщину», ожидающую на горе того, «кто сияет как солнце», кто навечно останется с ней ( Речи Многомудрого , 35-36, 42, 48-50). Огненная преграда вокруг погруженной в сон «женщины» напоминает христианский образ той преграды, которая закрывает вход в рай после падения Адама ( Быт . 3:24). от женщины «Земли Живых» и «Победоносного»(Boagad), которая очаровывает гэльского героя Коналла Кернаха, до египетских женщин, хранительниц «ключа жизни» и лотоса воскрешения и ацтекской Коатликуэ, сопровождающей павших героев к «Дому Солнца»; от «прекрасной и статной девы», проводящей души по небесному мосту Чинвад, [265] [265] Видевдат , XIX, 30. до Ардвисуры Анахиты, «святой и могучей, ведущей свое происхождение от бога света», которую молят о даровании «славы, принадлежащей арийскому роду и святому Заратустре», то есть мудрости и победы; [266] [266] Ясна , X, 7 и далее, 42, 85-86. от «супруги» Гесера, тибетского героя, эманации «Долмы Завоевательницы», титула, связанного с двойственным значением санскритского слова шакти , которое означает как «супругу», так и «силу», до фраваши , женских божеств, одновременно (подобно валькириям) являющихся как воплощением трансцендентной части человеческой души, так и теми, кто «дарует победу тем, кто взывает к ним; благо тем, кто их любит, исцеленье —больным», [267] [267] Яшты , XII, 23-24. и так далее —повсюду мы имеем дело с одним и тем же сюжетом. Он позволяет нам проникнуть в эзотерическую сторону определенной части рыцарской литературы, посвященной женщине и ее культу. Индоарийская традиция гласит: «Поистине, не ради кшатры [в материальном смысле] дорога кшатра, но ради Атмана [«совершенно светлого и бессмертного» начала «Я»] дорога кшатра... Кшатра оставляет того, кто считает кшатру отличной от Атмана». [268] [268] Брихадараньяка упанишада , II, iv, 5-6 (кшатра —воинское достоинство/качество — прим. перев .). Именно эта идея лежит в основе указанного «культа дамы» в средневековом рыцарстве.