Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

Идеал Священной Римской империи отчетливо демонстрирует тот упадок, который претерпевает принцип власти( regere ), когда он теряет свое духовное основание. В этой главе мы предвосхитим некоторые идеи, которые намерены изложить во второй, исторической части данной работы.

В гибеллинском идеале более чем ясно было сформулировано, что, во-первых, Империя ( Regnum ) имеет сверхъестественное происхождение и метаполитическую и универсальную природу, и, во-вторых, что император как живой закон на земле ( lex animata in terris ) и вершина порядка единовластия ( ordinatio ad unum ) «не является частью чего-то иного» ( aliquod unum quod non est pars , Данте), представляя собой власть, превышающую уровень общества, которым он правит. Таким же образом империю не следует путать ни с каким царством или нацией, которое она содержит в себе, так как в своем начале она является качественно иной: она предшествует любой из них и превосходит любую из них. [246] [246] См. А. De Stefano, L'Idea impériale , cit., pp. 31, 37, 54; J. Bryce, The Holy Roman Empire , London, 1873, Napoli, 1886, p. 110: «Император имел право требовать повиновения от христианской церкви, но не как наследственный вождь народа-победителя или феодал, властитель определенной части земной поверхности, а как торжественно облеченный своими обязанностями. Его сан не просто был выше сана царей земных: его власть была иной по своей природе . Не оспаривая и не присваивая себе их власть, он возносился выше, чтобы стать источником и необходимым условием их власти на их землях; узами, соединяющими их в одно гармоничное целое». Не существовало никакой несовместимости —как думают некоторые историки [247] [247] Например, тот же Брайс ( Holy Roman Empire , cit., p. 111). —в средневековом контрасте между абсолютным правом власти (независимо от места, нации или расы), присущим императору в силу того, что он был в коронован и посвящен в свой сан в соответствии с правилами, и практическими ограничениями его материальной власти по отношению к европейским правителям, которые поклялись в послушании ему. Уровень всякой универсальной подлинно объединяющей функции по своей природе нематериален; и только при условии, что такая функция не утверждается как лишь материальное —то есть политическое или военное —единство и власть, она может быть реализована в полной мере. Следовательно, вовсе не материальные узы, упроченные политическими и военными факторами, должны объединять в Империю разнообразные царства; эти узы имеют идеальный и духовный характер, выраженный отличительным термином fides , который в средневековой латыни имел как религиозный, так и политически-моральный смысл верности и преданности. Именно fides , возвышенная до таинства ( sacramentum fidelitatis ) и принципа всякой чести, являлась объединяющим цементом различных феодальных сообществ. «Верность» связывала феодала с его повелителем, то есть феодалом более высокого ранга. В высшей, очищенной и нематериальной форме она была элементом, который должен возвращать эти части — singulae communitates —к высшему по отношению к ним центру тяготения Империи, к трансцендентным власти и авторитету, для признания которого не нужно было прибегать к оружию.

Также и поэтому в феодальных и имперских Средних веках —как и в любой другой цивилизации традиционного типа—единство и иерархия могли сосуществовать с высокой степенью независимости, свободы и самовыражения.

Говоря в общем, в первую очередь в арийских цивилизациях можно заметить длительные периоды времени, в которых в каждом государстве или городе существовала примечательная степень плюрализма. Семьи, рода и народы представали как небольшие государства, как державы, обладавшие большой степенью автономии, включенные в идеальное и органическое единство, но обладавшие всем, в чем они нуждались для своей материальной и духовной жизни: культом, законом, землей и войском. [248] [248] См. N. D. Fustel de Coulanges, La Cité antique , cit., p. 124; касательно северных народов см. Rechtsgeschichte der deutschen Genossenschaft , Berlin, 1898, vol. I, p. 13. См. также A. de Gobineau, Essai sur l'Inégalité , cit., p. 163, где раскрыта тема одаля , первоначального единства священства, аристократии и собственности отдельной семьи свободных людей. Традиция, общее происхождение и общая раса (не просто раса тела, но раса духа) были единственными основаниями высшей организации, способной развиться в форму Империи, особенно при распространении первоначальной группы сил по большой территории, нуждающейся в упорядочивании и объединении. В этой связи знаменателен ранний этап истории франков. Слово «франк» было синонимом свободного человека и носителя в силу своего происхождения особого достоинства, которое в их собственных глазах делало франков выше прочих: « Francus liber dicitur, quia super omnes gentes alias decus et dominatio illi debetur » [249] [249] Франками называют свободных, потому что им причитается честь и власть над всеми другими народами (лат.) — прим. перев . (Турпин [250] [250] Настоящее имя Тильпин или Тульпин, архиепископ Реймсский (ум. 794 или 800). — прим. перев. ). Вплоть до IX в. основаниями государства были общая цивилизация и принадлежность к франкскому роду, хотя никакого организованного и централизованного политического единства, совпадающего с национальной территорией, как в современной идее государства, не существовало. Позднее, во время Каролингов, когда развитие привело к установлению Империи, франкская аристократия была разбросана повсюду, и именно эти отдельные максимально автономные единицы, сохранявшие тем не менее нематериальную связь с центром, составляли объединяющий жизненный элемент в этой сложной структуре, как клетки нервной системы в организме.

Здесь же можно сказать, что главным образом дальневосточная традиция подчеркивала ту идею, что покидая периферийную область, не вмешиваясь напрямую, и оставаясь в сущностной нематериальности центра (как втулка колеса обуславливает все его движение), возможно достичь «добродетели», характеризующей подлинную империю, в которой отдельные индивиды поддерживают чувство свободы и все происходит упорядоченно, потому что в силу взаимной компенсации, исходящей из следования невидимому направлению, путаница или произвол отдельных людей в итоге вносят свой вклад в общий порядок [251] [251] См. Дао дэ цзин , passim, 3,13, 66. На этой основе в Китае и частично в Японии выросла концепция «невидимого императора», реализуемая в особом обряде. .

Такова предельная идея всякого подлинного единства и всякой подлинной власти. Когда же, напротив, утверждается идея превосходства и объединения, господствующая только на материальном плане, непосредственно и политически —вмешиваясь повсюду, отменяя автономию отдельных групп, по-абсолютистски уравнивая все права и привилегии, и извращая и навязывая общую волю разным этническим группам —тогда не может быть никакой подлинной имперской власти, и мы имеем дело уже не с организмом, а с механизмом. Этот тип и представлен современными национальными и централизованными государствами. Впрочем, где бы монарх ни снисходил на такой низший уровень —то есть, утрачивая свою духовную функцию, продвигая абсолютизм и политически-материальную централизацию, освобождаясь от любых уз, связанных с сакральной властью, унижая феодальную знать и присваивая ту власть, которая прежде была распределена между аристократией, —такой монарх выкапывал свою собственную могилу, навлекая на себя фатальные последствия. Абсолютизм является кратковременным миражом; это всеобщее нивелирование, предваряющее демагогию, восхождение народа (демоса) на десакрализированный трон. [252] [252] См. R. Guenon, Autorité spirituelle et pouvoir temporel , cit., pp. 112 и далее. Таков случай тирании, которая в некоторых греческих городах сменила аристократически-сакральный режим; это также до некоторой степени случай Рима и Византии, явленный в нивелирующих формах имперского упадка; и, в итоге, таков смысл —как мы скоро увидим —европейской политической истории после упадка духовного идеала Священной Римской империи и последующим пришествием секуляризованных националистических монархий —и до эпохи «тоталитаризма» как итогового явления.