Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

Каким бы странным это ни казалось, эти идеи не были совершенно чужды и христианству. Согласно свидетельству Эгинхарда, после того, как Карл Великий был посвящен в сан и была произнесена формула «Августу Карлу, коронованному Богом, великому и миролюбивому императору римлян, долгой жизни и победы!», папа «простерся ( adoravit ) перед Карлом согласно обряду, установленному во времена древних императоров». [237] [237] См. N. D. Fustel de Coulanges, Les Transformations de la royalité pendant l'époque carolingienne , Paris, 1892, pp. 315-316. В Liber pontiflcalis написано: «Posi laudes ad Apostolico more antiquorum principum adoratus est» («После похвалы получил апостольскую присягу (викария) согласно обычаю древних властителей»). См. слова Пьера де Блуа (M. Bloch, Les Rois thaumaturges , cit.,р.41): «помогать королю [для священника] означает выполнять святое дело: он является Христом Господом —Christus Domini est —и не напрасно он получил таинство миропомазания». Автор добавляет, что тому, кто сомневается в мистической действенности такого таинства, достаточно указать на королевскую способность совершать чудеса (об этом см. главу 2). К этому можно добавить, что во время Карла Великого и Людовика Благочестивого, как и при христианских римских и византийских императорах, церковные соборы созывались (или утверждались) и возглавлялись монархом, которому епископы представляли свои выводы не только в вопросах дисциплины, но и в вопросах веры и доктрины, используя формулу «О государь и император! Пусть твоя мудрость добавит то, что отсутствует, поправит то, что неразумно, и так далее». [238] [238] См. N. D. Fustel de Coulanges, Les Tramformations , cit, pp. 524-5, 526, 293-3.Впрочем, можно вспомнить, что император Сигизмунд накануне Реформации созвал Констанцский собор, чтобы защититься от раскола и анархии, в которой погряз клир. Это звучит почти что отзвуком древнего первенства и неоспоримого авторитета монарха перед жречеством, даже в вопросах мудрости. Изначальную традицию характеризует литургия власти . Не какой-нибудь язычник, а католический епископ Боссюэ объявил уже в нынешние времена, что правитель —это «образ Бога» на земле, и восклицал: «Вы божественны, хотя Вы подвержены смерти, и Ваша власть бессмертна!» [239] [239] J. В. Bossuet, Oeuvres oratoires , IV, p. 362 (L. Rougier, Celse , Paris, 1925, p. 161). .

Когда же священническая каста в силу совершаемого ей посвящения царя в сан претендует на признание своего иерархического превосходства («меньший благословляется большим») [240] [240] Евреям , VII, 7. Это выражение Павла в иудейской традиции можно противопоставить символу Иакова, борющегося с ангелом, одолевающего его и заставляющего его благословить себя ( Быт , ХХХ II, 25). и требует подчиняться ей —а именно таковы были в Европе притязания церкви во время борьбы за инвеституру [241] [241] Борьба за инвеституру —конфликт между папским престолом и престолом Священной Римской империи в последней четверти XI века —первой четверти ХII века. С формальной юридической точки зрения заключался в борьбе за право назначать епископов и аббатов, в широком политическим аспекте являлся борьбой за верховенство власти в империи — прим. перев . —то это тождественно полноценной ереси, совершенному извращению традиционной истины. В действительности уже в темных доисторических веках мы можем обнаружить первые эпизоды конфликта между царской и жреческой властями, так как они обе претендовали на первенство, принадлежащее тому, что предшествовало им по времени и находилось на более высоком уровне. В противоположность общему мнению первоначальной мотивацией этого конфликта являлось вовсе не стремление к политической гегемонии: его корни, более или менее осознаваемые, лежат в двух противостоящих видах отношения к духовному. Согласно ставшей господствующей после разделения властей форме священник по определению всегда является интерпретатором и посредником божественного; каким бы могущественным он ни был, он всегда знает, что обращается к Богу как к господину. Напротив, священный царь чувствует, что он принадлежит к тому же роду, что и боги; он игнорирует чувство религиозного подчинения и не может не быть нетерпимым к любому притязанию на превосходство, выдвигаемому жречеством. Как бы то ни было, более поздние времена стали свидетелями возникновения форм антитрадиционной анархии, проявившейся в двух аспектах: или как царская власть, принимающая чисто светский характер и восстающая против духовного авторитета; или как духовность «лунного» характера, восстающая против духовности, воплощаемой монархами, все еще помнящими о своей древней функции. В обоих случаях на руинах традиционного мира утвердилась ересь. Первый путь ведет к политическому извращению, секуляризации идеи государства, разрушению всякой подлинной иерархии и в конечном счете —к современным иллюзорным и материалистическим формам мужественности и силы, которые в итоге будут сметены демонической одержимостью мира масс в его более или менее коллективистских формах. Второй путь разворачивается параллельно с первым; сначала он проявляется в пришествии «цивилизации Матери» с ее пантеистической духовностью, а позднее —через разнообразные варианты культовой, набожной религиозности.

Мы полагаем, что в Средние века развернулся последний великий эпизод вышеупомянутого конфликта между религиозным универсализмом, представленным церковью, и царственным идеалом, воплощенным, хотя и не без компромиссов, Священной Римской империей. Согласно последнему, император реально является «главой церкви» ( caput ecclesiae ) [242] [242] См. Liber de Lite , vol. II, pp. 536-537. —не в том смысле, что он узурпирует место главы священнической иерархии (папы), а в том, что только в своей императорской функции сила, несомая церковью и одушевляющая христианство, может осуществлять действенное отношение господства. «Мир, изображаемый как огромное единое целое, представленное церковью, воспринимался как комплекс, в котором отдельные его члены направляются согласно верховным указаниям императора, который в одно и то же время является главой и царства, и церкви». [243] [243] A. Solmi, Stato e Chiesa secondo gli scritti politici da Carlomagno al Con-cordato di Worms , Modena, 1901, pp. 156, 86. Впрочем, на протяжении всего существования Восточной Римской империи церковь всегда имела характер государственного института, зависящего от императора, который управлял ею почти как повелитель (см. Е. Loening, Geschichte des deutschen Kirchenrechts , Stratsburg, 1878, ν. II, pp. 3-5). Как мы увидим, начало этой священнической узурпации восходит к заявлениям папы Геласия I. Император, хотя и являвшийся таковым благодаря обряду инвеституры в Риме, следовавшим за другими инвеститурами, относящимся к его светскому аспекту германского князя, получал свое право и власть непосредственно от Бога и признавал над собой только Бога; следовательно, глава священнической иерархии, посвящавший императора в сан, логически мог играть только роль посредника; он не мог —согласно гибеллинскому идеалу —забрать посредством отлучения ту сверхъестественную силу, которой он уже наделил императора. [244] [244] См. А. De Stefano , L'Idea impériale , cit., pp. 36-37, 57-58; E. Kantorowicz, Kaiser Friedrich II, cit., p. 519. До григорианской интерпретации, извратившей саму суть древних символов, поддерживалась древняя традиция, согласно которой Империя всегда и везде сравнивалась с солнцем, а церковь —с луной. [245] [245] Также см. y Гугона из Флёри ( De Regia Potestate , I, 13; Liber de Lite , vol. II, p. 482). С другой стороны, даже во времена своего наивысшего престижа церковь применяла к себе сущностно женский символизм матери по отношению к королю, который рассматривался в качестве ее сына. Здесь вновь проявляется определение из Упанишад (брахман как мать кшатрия), на сей раз вместе с идеалами господства гинекократической цивилизации (право матери и антигероическое подчинение ей сына). Впрочем, исходя из того, что уже было сказано, очевидно, что само принятие титула pontifex maximus главой христианской религии —папой —оказалось в большей или меньшей степени узурпацией, так как функция pontifex maximus изначально являлась царской функцией, функцией римского августа. Таким же образом символы, характеризующие папство —двойной ключ и корабль —были заимствованы из древнеримского культа Януса. Сама папская тиара соответствует сану, который не был ни религиозным, ни жреческим, а по своей сути инициатическим —сану «господина центра», повелителя «трех миров». Во всем этом можно ясно опознать искажение и противоправный сдвиг уровня, которые, хотя и случились скрытно, тем не менее реальны и свидетельствуют о значительном отклонении от чистого традиционного идеала.