Юлиус Эвола - Восстаие против современного мира

Хорошим примером мужского и органического аспекта, в традиционных институтах часто сопутствующего священному измерению, является римская корпорация: она была иерархически построена ad exemplum republicae [329] [329] По образцу государства (лат.) — прим. перев . и одушевлена воинским духом. Корпус sodales назывался populus или ordo , и, как армия или люди на торжественных собраниях, был поделен на центурии и декурии. У каждой центурии был свой начальник (центурион) и лейтенант (опцион), как в легионах. Членов корпорации, не являвшихся мастерами, называли plebs , а также caligati или milites caligati как простых солдат. И magister , помимо того, что он был мастером искусств и жрецом корпорации, ответственным за ее «огонь», контролировал правовые вопросы и надзирал за поведением членов группы [330] [330] J. P. Waltzing , Les corporations , cit., vol. I, pp. 257 и далее. .

Аналогичные характеристики можно найти в средневековых профессиональных сообществах, особенно в германских странах: как и сообщества деятелей искусств, членов гильдий и цехов ( Zünften ) связывал религиозный и этический элемент. Члены этих корпоративных организаций были связаны «на всю жизнь» больше при помощи общих обрядов, нежели на основе лишь экономических интересов и целей производства; и следствия глубокой солидарности, влиявшей на человека как целое, а не на его частный аспект как на ремесленника, пропитывали ежедневную жизнь во всех ее формах. Как у римских профессиональных объединений был свой лар или демон, так и у немецких гильдий, созданных по образцу городов, также был свой «святой покровитель» или «патрон», алтарь, общий погребальный культ, символические знаки различия, ритуальные празднования, правила поведения и начальники ( Vollgenossen ), которые регулировали ремесло и гарантировали соответствие его общим нормам и обязанностям, регулировавшим жизни членов корпорации. Чтобы быть принятым в гильдию, необходимо было иметь безупречное имя и благородное рождение; несвободные люди и инородцы не допускались. [331] [331] О. Gierke, Rechtgeschichte der deutschen Genossenschaften , cit., vol. I,pp. 20, 226,228, 362-365, 284. Типичными для этих профессиональных объединений были чувство чести, чистоты и безличного характера своей работы, почти что в соответствии с арийскими канонами бхакти и нишакана-карма : все выполняли свою работу тихо, отставив свою личность в сторону, в то же время оставаясь активными и свободными людьми: таков был аспект великой анонимности, типичной для Средних веков и всякой великой традиционной цивилизации. Избегали всего того, что могло бы создать неправомерную конкуренцию или монополию, таким образом загрязнив чистоту искусства экономическими соображениями; честь гильдии и гордость за ее деятельность составляли твердую, нематериальную основу этих организаций. [332] [332] О. Gierke, Rechtgeschichte , cit., vol. I, pp. 262-265, 390-391. Хотя и формально и не наследственные, они часто становились таковыми, таким образом демонстрируя силу и естественность принципов, производящих касты [333] [333] В Риме профессиональные корпорации приобрели наследственный характер в III в. н. э. С этого времени каждый член корпорации передавал своим наследникам не только биологическое наследие, но и свое занятие и свое имущество —при условии, что они следовали по его стопам (см. J. P. Waltzing, Les corporations , cit., vol. II, pp. 4-5, 260, 265). Однако это наследование обеспечивалось государством, и, таким образом, мы больше не можем говорить о подлинном соответствии каст традиционному духу. .

Таким образом, даже в области низших занятий, связанных с материей и материальными условиями жизни, отражался способ существования очищенного и свободного действия, наделенного собственной fides и живой душой, освобождавшими его от пут эгоизма и обыденных интересов. В корпорациях существовала естественная и органичная связь между кастами вайшьев (говоря по-современному, работодателей) и шудр (рабочего класса). Ощущался дух почти воинской солидарности, и его добивались сознательно, чтобы в общем предприятии вайшья являлся эквивалентом командира, а шудра —солдата: марксово противоречие между трудом и капиталом, работодателями и рабочими в то время было немыслимо. Каждый выполнял свою функцию, каждый находился на своем месте. Верность нижестоящих соответствовала той гордости, которую вышестоящие испытывали за усердие и работоспособность своих подчиненных—особенно в немецких гильдиях. Здесь, как и в прочих областях, анархия «прав» и «требований» возникла только после того, как вымерла внутренняя духовная ориентация, и действие, совершаемое в чистоте, сменилось мотивированным материалистическими и индивидуалистическими соображениями, а также многообразной и тщетной лихорадкой, принесенной современным духом и цивилизацией, превратившей экономику в направляющий принцип (демон) и свою судьбу.

Когда внутренняя сила fides утрачена, то всякая деятельность определяется согласно ее чисто материальному аспекту; равноценные части сменяются дифференциацией, основанной на следствиях, продиктованной типом исполняемой деятельности. Отсюда можно извлечь смысл промежуточных форм общественной организации —таких, как древнее рабство. Каким бы парадоксальным это ни казалось с первого взгляда в контексте тех цивилизаций, которые широко использовали институт рабства, именно работа характеризовала условия раба, а не наоборот. Иными словами, когда деятельность в низшем слое общественной иерархии более не поддерживается духовным смыслом, а вместо «действия» существует только «работа», то материальному критерию суждено возгосподствовать, а типам деятельности, относящимся к материи и связанным с материальными жизненными потребностями, суждено казаться упадочными и недостойными свободного человека. Поэтому «работа» ( πόνος ) стала рассматриваться как то, чем занимаются только рабы, и стала почти что заключением; таким образом, работа осталась единственной дхармой раба. Древний мир не презирал труд из-за того, что использовал рабство и из-за того, что работали только рабы; напротив, из-за того, что он презирал труд, он презирал рабов . Так как те, кто «работал», не могли быть никем иным, как рабами, традиционный мир признавал рабство и выделял, организовывал и регулировал как отдельный общественный класс массу людей, чей способ существования мог быть выражен только через работу. [334] [334] Аристотель ( Политика , I, iv и далее) основывал рабство на предположении, что некоторые люди приспособлены только для физического труда, и, следовательно, другие люди должны господствовать над ними и направлять их. В соответствии с подобными идеями проводилось различие между «варварами» и «эллинами». Таким же образом индийская каста шудр (слуг) изначально соответствовала слою черной аборигенной расы, «расы врагов», над которой господствовали арии; у этой расы не было иного выбора, кроме как служить «дваждырожденным». Труд как πόνος , как продиктованные лишь нуждой сумрачные усилия, был противоположностью действия: первое представляло собой материальный, тяжелый, темный полюс человеческих возможностей, а последнее —полюс духовный, свободный, независимый от нужды. Свободные люди и рабы по своей сути представляли собой социальную кристаллизацию этих двух способов совершения действия —или согласно материи, или ритуального; ненужно искать где-то в другом месте, чтобы найти основу презрения к работе и концепции иерархии, отражающих определенные традиционные ценности и свойственных структурам промежуточного типа, о которых здесь идет речь и которые можно найти прежде всего в античном мире. В таком мире умозрительное действие, аскетизм, созерцание (иногда даже «игра» и война) характеризовали полюс действия, противопоставленный рабскому полюсу работы.