Эмиль Дюркгейм - Моральное воспитание

Но больше всего дать понять ребенку то сложное, что есть в вещах, и то, что в этой сложности есть вполне реального, способны науки о жизни. Всякий организм сформирован из одного и того же элемента, повторяющегося более или менее значительное число раз: это клетка. Кажется, что здесь мы непосредственно имеем дело с чем-то простым. Легко показать, однако, что это мнимая простота. Ничто так не сложно, как клетка, так как в ней в сжатом виде сосредоточена вся жизнь. Ведь клетка работает, реагирует на внешние раздражители, производит движения, ассимилирует и диссимилирует, словом, питается, растет вследствие питания и воспроизводится, точно так же, как самые высокоразвитые живые существа. И беспорядочная сложность всех этих функций, всех этих форм активности, тесно вовлеченных друг в друга, тесно соединенных между собой в этом маленьком пространстве, так что настолько невозможно определить местонахождение каждой из них и ее четкое устройство, что каждая кажется присутствующей везде и нигде, – эта сложность, может быть, способна поразить ум сильнее, чем та, что наблюдается в полностью дифференцированных органах, таких как у высших животных. Можно даже пойти еще дальше и извлечь из этого же соображения еще более поучительный урок. Эта малая живая масса в конечном счете состоит лишь из неживых элементов, из атомов водорода, кислорода, азота и углерода. Таким образом, неживые части, комбинируясь, сближаясь, соединяясь, могут вдруг обнаруживать совершенно новые свойства, те, которые характеризуют жизнь. Вот что даст понять ребенку (а ребенок может понять все это), что в известном смысле целое не тождественно сумме своих частей, и это приведет его к пониманию того, что общество – не просто сумма составляющих его индивидов.

Но, хотя это преподавание может оказывать на мышление и деятельность самое благоприятное воздействие, оно требует соблюдения самых серьезных мер предосторожности. И если важно оберегать ребенка от слишком поверхностного рационализма, то не менее бдительно нужно оберегать его от мистицизма. Необходимо создавать у него ощущение, что вещи не так просты, какими их хотел бы видеть наш рассудок, любящий простоту, но при этом не создавать у него впечатление, что в них есть какая-то бесконечно глубокая непостижимость, какой-то всепоглощающий мрак, навсегда закрытый для разума. Случалось, и еще слишком часто случается, что упорно настаивают на том, чтó в фактах и в различных существах имеется непонятного, с тем чтобы глубже ввергнуть ум в обскурантизм; а когда разум пытается быть самодостаточным, ему напоминают о его бессилии лишь для того, чтобы потребовать от него отказаться от себя в пользу какого-то высшего принципа. Здесь есть две бездны, в которые в равной мере нужно остерегаться погрузить ум ребенка. Важно, чтобы он понял, что вещи не могут проясняться одним махом, что даже, может быть, человеку никогда не удастся прийти к полной ясности, что он навсегда останется в неведении; но в то же время необходимо, посредством истории, показывать ему, что эта доля неведения постоянно уменьшается, и невозможно установить непреодолимую границу этому уменьшению, которое началось в самом начале истории и очевидно должно бесконечно продолжаться. Рационализм не предполагает непременно, что наука может быть создана и закончена в один день или же в какое-то определенное время; все, что он допускает, все, что он утверждает, состоит в том, что нет никакого основания установить предел для прогресса науки, сказать ей: ты дойдешь досюда и не дальше. Чтобы быть рационалистом, нет необходимости думать, что скоро должен настать момент, когда наука будет полностью завершена; достаточно предположить, что нет точного момента, когда начинается область таинственного, иррационального, нет такого пункта, в котором обессиленная научная мысль должна будет окончательно остановиться. Речь, таким образом, не идет о том, чтобы полностью отказаться от картезианства, которое у нас в крови. Мы должны оставаться закоренелыми рационалистами, но наш рационализм должен избавиться от своего упрощенческого характера, научиться с недоверием относиться к слишком легким и категорическим объяснениям, сильнее проникаться ощущением сложности вещей.

Позитивную науку часто, особенно в последнее время, обвиняли в том, что она совершенно лишена всякой моральной пользы. Мы сможем узнать, говорили нам, как вести себя с другими людьми, отнюдь не благодаря изучению того, как падают тела или как желудок переваривает пищу. Предыдущее изложение демонстрирует, что этот упрек несправедлив. Не говоря уже о науках о моральных явлениях, которые также могут трактоваться позитивным образом и способны ориентировать человека в его деятельности, мы сейчас видели, что даже науки о материальном мире играют важную роль в формировании моральных черт. Они и в самом деле могли бы быть бесполезными, если бы моральная жизнь была бы оторвана, отделена какой-то бездной от остальной природы. Если бы моральная жизнь была вся целиком обращена к какому-то трансцендентному, надопытному миру, который ничто не связывает с миром земным, тогда науки, изучающие этот последний, действительно не могли бы помочь нам ни хорошо понимать наши обязанности, ни хорошо осуществлять их. Но мы отвергли этот дуализм. Вселенная едина. Моральная деятельность имеет целью такие существа, которые, конечно, выше индивида, но являются эмпирическими, естественными в той же степени, что и минералы или живые существа: это общества. Общества составляют часть природы; они лишь ее отдельная, специфическая часть, особенно сложная форма; следовательно, науки о физической природе могут подготовить нас к пониманию мира людей и снабдить нас верными понятиями, основательными интеллектуальными привычками, которые смогут быть полезными в управлении нашим поведением.

Говоря в предыдущей лекции о том, какова роль преподавания естественных наук в моральном воспитании, я отмечал, что оно гораздо важнее, чем преподавание искусства и литературы. Я бы не хотел, чтобы это утверждение, высказанное мимоходом, могло рассматриваться как несерьезное, и считаю необходимым указать на его основания. Кроме того, хотя эстетическая культура занимает совсем немного места в начальной школе, мне трудно полностью обойти ее молчанием. Слишком часто ей приписывали значительное место в формировании моральных характеристик, чтобы я мог просто о ней умолчать. Я должен по крайней мере объяснить, почему я отвожу ей лишь второстепенную и вспомогательную роль в деле морального воспитания.