Сергей Чудинов - Терроризм смертников. Проблемы научно-философского осмысления (на материале радикального ислама)

Такая философская позиция в области детерминизма, представлений о причинно-следственной обусловленности явлений известна в истории философской мысли под названием окказионализма(от лат. occasio — случай). Окказионализм считает, что любая естественная причина природных явлений на самом деле случайна, истинной причиной всего является непосредственное действие Бога. Устойчивость смены явлений, воспринимаемых как причина и следствие, лишь порядок, которому Бог добровольно следует. Он может быть в любой момент изменен. Классический пример, используемый для иллюстрации мусульманского окказионализма, — объяснение процесса сгорания куска хлопка в огне. Когда мы подносим кусок ткани к огню, он возгорается, из чего делаем вывод о том, что причина горения — огонь. Окказионалист рассуждает по-другому. Огонь — мертвый предмет, который не может свободно и целенаправленно действовать. Истинным творцом сгорания хлопка является Бог, огонь — лишь внешний повод для сгорания.

Можно прийти к весьма любопытным выводам относительно феноменологии сознания, мыслящего категориями ислама, если перенести выводы ашаритского окказионализма на ситуацию террориста-смертника. Если предположить, что некий смертник под неизвестным нам именем исповедует радикальный ислам, унаследовавший от традиционного вероучения ашаритскую акыду, и достаточно хорошо разбирается в ее основных нюансах, его образ мыслей может быть представлен в следующем виде. По ашаритской провиденциальной логике вся свобода и ответственность смертника может сводиться к сознательному выбору из двух альтернатив: намерению совершить террористический акт или же отказу от него. В течение всех подготовительных действий, требуемых для успешного осуществления акта самопожертвования, человек отвечает только за свои помыслы, волевую активность. Все остальное передается в компетенцию Божественной воли. Бог предопределяет, свершится ли сама акция, когда и где она произойдет, какие последствия она причинит для самого террориста, его целей и случайных жертв. В осуществлении взрыва террорист «присваивает» только действие включения детонатора. Мышечной силой и телесной способностью произвести эту элементарную операцию он наделяется самим Богом непосредственно перед действием после его намерения, а момент спустя Богом же создается и само действие.

Активированная таким образом цепь объективных причинно-следственных связей, начинающаяся с включения детонатора и кончающаяся последствиями от взрывной волны, должна быть полностью отнесена к сфере Божественного вмешательства. Вред от взрывчатки, нанесенный окружающим, включая материальный ущерб в отношении зданий, имущества и городской инфраструктуры того места, где был произведен взрыв, — производные последствия от первичного действия террориста («присвоенного» им включения детонатора), поэтому их нельзя приписать к сфере физической ответственности атакующего. Все это сотворил сам Бог. К ответственности Всевышнего может быть отнесена и гибель жертв террористического акта, их количество и состав. Строго говоря, сам террорист ни в коем случае не причиняет ущерба жертвам взрыва, тем более не отбирает у них жизнь, поскольку лишь Всемогущий Аллах предопределяет, кто и каким образом должен пострадать, а кто и уцелеть, возможно, без единой царапины. Поскольку срок жизни определен Всевышним, террорист не способен его сократить ни в отношении своей личности, ни в отношении других, как бы он этого ни хотел. Если же очевидец, присутствовавший на месте атаки, погиб, значит, то было определено волей Аллаха.

Представляется заманчивым приписать подобную логику всем террористам-смертникам. Она существенно отлична от привычного нам образа мыслей и колоритно отражает специфику влияния категории исламского провиденциализма на сознание исполнителя атаки. Фатализмом мировоззрения исламистских экстремистов можно было бы легко объяснить необычайную распространенность мученических операций в наши дни. В этой модели исполнитель ответственен только за свое намерение. Если он убежден, что оно соответствует предписаниям шариата (Божественной воли, выраженной в религиозном законе), то за все последствия террористического акта, согласно провиденциальному пониманию собственных действий, он несет гораздо меньшую этическую ответственность, чем принято думать. Однако вы-шепостроенная феноменологическая модель сознания смертника может иметь лишь ограниченную применимость в объяснении специфики его мироощущения. Причин тому несколько.

Во-первых, она построена нами лишь на одной из традиционных трактовок предопределения, которая распространена в регионах мусульманской культуры, исповедующих шафиитский религиозно-правовой толк. Между тем наиболее значительное идеологическое направление современного ислама, оказывающее идеологическую поддержку религиозному экстремизму, — это салафизм (включая ваххабизм как одну из его разновидностей). В связи с этим заметим, что авторитетный российский исламовед А.А. Игнатенко называет «теракты шахидов» не иначе как «изобретением ваххабитских улемов» [450]. Выше мы уже отмечали наличие существенных отличий ашаритской акыды от салафитской в области трактовки предопределения и детерминизма. Парадокс имеющейся ситуации заключается в том, что направление, отстаивающее менее фаталистическую концепцию предопределения в жесткой полемике с более фаталистической и окказионалистской версией ашаритов, несет основную ответственность за продуцирование особого духовно-психологического типа фанатика — террориста-смертника.

Во-вторых, чрезвычайная трудность рационального постижения догмата о предопределении, философская рафинированность его различных богословских трактовок подводит нас к той мысли, что, очевидно, лишь немногие мусульмане, даже хорошо знакомые с исповедуемой акыдой, посвящены во все нюансы богословской интерпретации. Индивидуальный уровень понимания догмата о предопределении может быть весьма различным, что зависит от интеллектуальных способностей, уровня религиозного образования, жизненного опыта и прочих факторов.

Очевидно, что характер трактовки, уровень философского понимания и глубина веры в предопределение могут варьироваться в достаточно широких границах у различных представителей террористических сообществ и в особенности у самих смертников. Для того чтобы наши выводы были менее спекулятивными, необходимо обратиться к живым историческим свидетельствам из среды экстремистов, исповедующих радикальный ислам.

В исламистских организациях и их террористических подразделениях можно выделить несколько социальных звеньев, члены которых значительно отличаются друг от друга уровнем идеологической подкованности, что отражается в их профессиональной специализации и «разделении труда». К ним относятся следующие категории.