Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Стало быть, кажущийся центральным эпистемологический вопрос об устройстве «действительности в себе» задан, с точки зрения Кассирера, попросту неверно. В том смысле, что ненаправленно и дезориентированно. Он подобен вопросу, «подходит» ли определенная форма стула или определенный узор на обоях. Как тут ответишь? Ведь «подходить» – явно отношение реляциональное: подходит ли что-то, можно оценить лишь с учетом конкретной совокупной обстановки, в которую желательно включить определенное что-то. Но и эта обстановка, если она должна подходить, опять-таки, интегрирована в более широкую целевую взаимосвязь: салон, студенческую комнату, врачебный кабинет…

Итак, в первые годы работы над своим проектом Кассирер намечает не только новую, самобытную философию, но еще и, главное, новый способ самого философствования. Ведь, согласно его подходу, философ прежде всего должен подробно изучить данные ему символические формы, а также специфическую логику их образования. Философ как исследователь никак не может быть одновременно активен во всех этих областях. Это вообще не входит в его задачи. Поэтому ему необходимо со всем вниманием обратиться к ученым, которые могут сказать ему, как устроены те или иные символические миры, каким законам образования и принципам построения они в основе своей следуют. То есть в случае языка – к специалистам по эмпирическому языкознанию. В случае мифа – к антропологам и этнологам. В случае физики – к физикам-теоретикам… Ибо:

Если культура выражается в творении идеальных образных миров, определенных символических форм, то цель философии заключается не в возвращении к тому, что было до них, а в том, чтобы понять и осмыслить их фундаментальный формообразующий принцип [101] ECW. Bd. S. 49. См.: Кассирер Э. Философия символических форм / пер. С. Ромашко. В 3 т. Т. 1: Язык. М.; СПб.: Университетская книга, 2002. С. 47. .

Таким образом, философия как постоянная проверочная работа над центральными понятиями, обеспечивающими нашей жизни во всей ее полноте смысл и опору, становится философией культуры. А значит, деятельностью, которая – если она не желает обречь себя на неизбежно бессмысленную, по Кассиреру, попытку «проникнуть в подоплеку всех этих творений», чтобы ухватить якобы «чистую непритворную жизнь» или «чистую, непритворную реальность», – может быть понята и способна зарекомендовать себя лишь в активном диалоге с другими науками и областями знания. Дом Кассирера в Винтерхуде в первые же годы становится именно таким местом – междисциплинарным форумом, как сказали бы сейчас. К примеру, зимой 1921 года Альберт Эйнштейн читает там лекцию о своей теории относительности (про нее Кассирер, скорее между делом и, как он говорит, «исключительно ради собственного понимания», напишет небольшую, однако высоко оцененную самим Эйнштейном работу).

Такова задуманная Кассирером программа «Философии символических форм». На пути к ней он подвергает рассмотрению отдельные открытия вышеупомянутых наук с позиций собственной философии символов. Тем не менее, Кассиреру приходится принимать их результаты всерьез. Он делает это даже тогда, когда они решительно грозят поставить под вопрос его собственный подход в целом.

Так, по Кассиреру, человеческий язык – а именно он станет предметом первого тома его проекта – представляет собой особую символическую форму. Поскольку же имеется огромное множество разных человеческих языков, ему приходится исходить из допущения, что грамматикам и артикуляционным принципам всех человеческих языков присуща одна и та же – если смотреть с абстрактного уровня – глубинная структура с одними и теми же принципами образования. Кассирер называет эту гипотетическую форму, лежащую в основе всех языков, «чистой формой языка». (Кстати, это допущение, в форме теории «порождающей грамматики» Ноама Хомского, начиная с 1960 года будет несколько десятилетий доминировать в лингвистике.) Но самое позднее осенью 1919 года, когда Кассирер всё глубже погружается в лингвистические штудии – список прочитанного охватывает свыше двухсот специальных работ, – у него возникают сомнения по поводу этого главного допущения. Возможно, поневоле признает он, такой объединяющей главной структуры в основе всех языков, такой «чистой языковой формы» вообще не существует, а есть лишь несколько различных, совершенно несовместимых друг с другом глубинных структур. (В наши дни, в лингвистике после Хомского, это допущение находит всё больше и больше приверженцев.) То есть, возможно, что единой чистой языковой формы не существует, а значит, нет и символической формы чистого языка. Но что тогда? В предисловии к первому тому «Философии символических форм» он открыто говорит об этом раннем кризисе:

Следовало попытаться дать как можно более широкий обзор не только явлений одного круга языков, но структуры различных и в своих мыслительных основаниях очень далеко отстоящих друг от друга языковых групп. Правда, поле лингвистической литературы ‹…› расширилось настолько, что цель, первоначально поставленная перед данным исследованием, отодвигалась всё дальше и дальше [102] ECW. Bd. S. X. См.: Кассирер Э. Философия символических форм / пер. С. Ромашко. В 3 т. Т. 1: Язык. М.; СПб.: Университетская книга, 2002. С. 9. .

Чем глубже Кассирер вникает в результаты лингвистических исследований, тем более зыбкой становится почва у него под ногами. Тем не менее – или как раз поэтому – он продолжает идти вперед, надеясь, что грядущие лингвистические разыскания дадут возможность яснее увидеть объединяющую структуру в основе всех языков.

Ведь философ, которому в 1919 году нечего сказать о роли языка для человеческого познания и формы жизни – Кассиреру это совершенно ясно, – не может сказать вообще ничего. Если на данном (и на любом другом) этапе развития своей мысли Витгенштейн, Хайдеггер, Беньямин и Кассирер были в чем-либо безусловно согласны, это в том, что форма жизни человека есть форма его речи. Язык в этом смысле есть не одна из множества символических форм, но важнейшая из всех и первоначальная. Он составляет подлинную основу нашего само- и миропонимания. И не в последнюю очередь являет собой форму, в которой происходит и находит себя само философствование как неизбежно «дискурсивная деятельность». В 1919 году Кассирер писал:

Он [язык] стоит в средоточии духовного бытия, где сходятся лучи различного происхождения и откуда расходятся направляющие линии в самые разные области. Мифический и логический момент, направление эстетической интуиции и направление дискурсивного мышления – всё это заключено в нем, причем он ни в одном из них не растворяется [103] Рукопись 1919 г., цит. по: Schubbach, A. (2016). S. 355f. .