Вольфрам Айленбергер - Время магов. Великое десятилетие философии. 1919-1929

Подлинная «вещь», которую Беньямин в 1926 году намерен поворачивать микрологическими заметками своей «Улицы с односторонним движением», поместив ее под литературную лупу, в конечном счете, есть не что иное, как исторический мир в его становящейся целости. Особый шарм, даже чары его – скорее, «магического» – материализма состоят в том, чтобы посредством искусства умелого и заостренного описания «всё глубже проникать во внутреннюю суть предметов», пока они «в конце концов не представят собой вселенную только в ней одной», – и тем самым именно в этом сгущении обеспечить верное, как бы монадическое отображение совокупного исторического процесса, всегда находящегося на грани между мгновенным искуплением и вечным проклятием.

В исследующем погружении в тотальную имманентность «здесь и сейчас» должно открыться окно в трансценденцию искупления. Категорический императив этой эпистемологической (анти) программы Беньямина звучит так:

Задача в том ‹…› чтобы принимать решение не раз и навсегда, а в каждое мгновение. Но именно принимать решение . ‹…› Действовать всегда радикально, никогда не последовательно в самых важных вещах – таково было бы и мое убеждение, если бы я однажды вступил в коммунистическую партию (что я, опять-таки, ставлю в зависимость от какого-нибудь случайного побуждения) [270] GB. Bd. III. S. 158f. .

Однако опыта такого решения категорически недоставало. Прежде всего – в жизни Беньямина. Уже с апреля 1926 года его мучили тяжелые депрессии. Теперь, по завершении проекта «Улицы с односторонним движением» и с утратой символической фигуры отца, которая всегда была для него главной, он, сидя в гостиничном номере с видом на Средиземное море, всерьез помышляет о самоубийстве. Эрнст Блох, который сперва поехал с ним из Парижа в Марсель, вспоминает, как откровенно Беньямин уже тогда обдумывал этот последний выбор в жизни человека. Свободная смерть, последнее решение! Как раз свободную смерть человек, собственно, «выбрать» не может, ведь, по убеждению Беньямина, она предполагает некую форму безусловного самоопределения, чья радикальность состоит именно в дальнейшем исключении какой-либо рациональной последовательности.

Но до этого всё же не доходит. Вместо того чтобы преждевременно положить конец своей жизни, Беньямин на три недели запирается в гостиничном номере и читает «Тристрама Шенди» – сатирический роман Лоренса Стерна. Неизменно самоироничный, а порой и просто шутовской тон этого произведения, вероятно, в те дни на исходе сентября 1926 года спас Беньямину жизнь. Хотя бы на это способна литература.

Правда, настроение у него по-прежнему мрачное. В начале октября он снова в Берлине. Если бы какой-нибудь давний заботливый друг предложил ему сейчас архитектурное partnership [271] Партнерство ( англ .). , Беньямин, создатель «Улицы с односторонним движением», наверняка бы тотчас согласился. Но такого друга у него не было. И соответствующего имени тоже. По крайней мере, в Берлине. А тем более в Париже, где он в предшествующие месяцы тщетно стремился найти доступ во внутренние круги французской литературной сцены.

Ни одна из его значительных работ до сих пор не издана. Хотя гранки готовы и все сроки еще год с лишним назад четко зафиксированы в договоре: «Ровольт» задерживает выход как «Избирательного сродства», так и книги о барочной драме. «Улицу с односторонним движением» собиралось выпустить это же издательство. Но когда, в каком виде, да и выйдет ли она вообще – всё это весьма проблематично. Единственная продолжающаяся работа в жизни Беньямина – перевод романного цикла Пруста, который (поскольку он воспринимает Прустовы художественные интенции как близкородственные своим собственным) всё больше вызывает у него «внутренние симптомы отравления» [272] GB. Bd. III. S. 195. .

В конце ноября 1926 года до него доходит весть, что Ася Лацис, по-прежнему главная любовь его жизни, тоже пережила тяжелый нервный срыв. В состоянии критической слабости ее лечат в стационаре одного из московских санаториев.

Москва. Зима. Нервная клиника. Именно в констелляции такого рода Беньямину видится возможный выход из собственного кризиса. Что может эффективнее оживить человека, страдающего от приступов бессмыслицы, как не забота о любимом существе, которому определенно приходится еще хуже? Вдобавок ему и без того предстоит экзистенциальное решение, к окончательному прояснению которого он надеется приблизиться, оказавшись в Москве. В этом городе, во всё еще бурлящей лаборатории коммунистической революции, он собственными глазами увидит, как обстоит дело с грядущим состоянием мира, а заодно и с его собственным.

Близких контактов и связей в советской столице у него, правда, маловато, да и русским языком он фактически не владеет. Поэтому, кроме Аси, единственным его доверенным лицом станет театральный критик д-р Бернхард Райх – Асин спутник жизни. За годы в Москве Райх стал признанной величиной в театральном мире и – как член Ассоциации пролетарских писателей – официальным функционером государственного аппарата именно в том плане, в каком Беньямин рисует себе возможную экзистенциальную альтернативу.

В солидарном единстве оба в первые дни сидят каждый вечер у постели Аси, приносят крайне капризной больной то пирожные или чай, то шали или мыло, то журналы или книги. Эти часы они, по инициативе Райха, проводят прежде всего за игрой в домино. Хотя с самого начала Беньямин ни на минуту не остается наедине с Асей, на первых порах он делает хорошую мину. Тем более что Райх в остальное время щедро знакомит его с центром города, театрами и культурными учреждениями столицы.

Здесь Беньямин, человек «оптического» склада, должен сперва перестроить свою технику ви́дения, и не только оттого, что окна «неотапливаемых трамваев» при температурах ниже минус двадцати постоянно замерзают. В первую очередь, ходьба по «совершенно обледеневшим улицам», учитывая узость московских тротуаров, требует от него такой сосредоточенности, что на прогулках он почти не смотрит по сторонам. Тем не менее, впечатления с первого же дня оказываются настолько сильными, что он способен, кажется, запечатлеть их лишь в форме постоянных дневниковых записей [273] Опубликовано как «Moskauer Tagebuch» в: GS. Bd. VI. S. 292–409. См.: Беньямин В. Московский дневник / пер. С. Ромашко. М.: Ад Маргинем Пресс, 2012. : сани вместо автомобилей, трухлявые летние виллы вместо многоэтажных домов, по виду и краскам столь же пестрые и разномастные, как и кишмя кишащие уличные торговцы и нищие; монголы в обтрепанных шубах, китайцы, продающие бумажные веера; жующие табак татары на каждом уличном углу, над ними гигантские плакаты с революционными лозунгами или портретами Ленина; на левом берегу Москвы-реки между церковью и какой-то стройкой маршируют туда-сюда красноармейцы, прямо у них под ногами играют в футбол дети, обутые в худые валенки…