Паскаль Брюкнер - Недолговечная вечность: философия долголетия

14 лет и на которой он впоследствии женился [23]. Кто-то скажет, что 80 лет — вполне достойный возраст, чтобы позволить себе целомудрие, что Виктор Гюго, Пикассо, заводя еще и в более позднюю пору своей жизни интрижки мимолетные и не только, показывали удивительный пример крепости организма. А принцесса Палатинская, знаменитая сплетница XVII века, на вопрос, в каком возрасте у женщины пропадает желание, ответила:

«Откуда мне знать? Мне еще только 80 лет». Очень может быть, что, помимо шутки, в этих словах кроется истина, над которой стоит поразмыслить. Актрисы, писательницы до самого позднего возраста испытывали все прелести привязанности, страсти и ревности, не составляя при этом исключения из правила, а только являясь его блистательными примерами: Колетт и Морис Гудекет, моложе ее на 23 года; Маргерит Дюрас и Ян Андреа — ему было на 38 лет меньше, чем ей (он стал ее душеприказчиком и так и не оправился после ее смерти); Доминик Ролен и Филипп Соллерс.

Для многих либидо — вовсе не чудесный дар, а чудовищная забота, вступающая в противоречие с современной мечтой о человеке, ничем не связанном, который сам волен распоряжаться собой. Желать — это еще и страдать, как гласит буддизм, ибо это значит стремиться к тому, чего у тебя нет. Не стоит доходить до крайности, подобно монаху Оригену — гностику, жившему в III веке и, по легенде, оскопившему себя, чтобы скорее заслужить рай, — но можно решить уже в ранней юности, что мы станем подавлять в себе все порывы полового влечения. И вдохновляться «отречением от плоти» (Питер Браун), практиковавшимся первыми христианами, чтобы встать на дорогу спасения. Согласно святому Амвросию (340–397), сексуальное влечение, как и сам факт того, что мы родились мужчиной или женщиной, представляет собой ту роковую отметину, что отделяет нас от Христа во славе, другими словами — от совершенства (и гендерная теория, пришедшая к нам из США, не более чем современное описание той ненависти к собственному телу и к скрытым в нем плотским желаниям, которая существовала еще на заре нашей культуры). Одно лишь воздержание могло приблизить презренную тварь к ее Творцу.

Людям старшего поколения, мужчинам и женщинам, суждено вступить в чудную пору снижения потребностей . Время берет власть над смятением чувств. Лучшее средство против эротических вольностей мы все можем обрести в покойной и счастливой атмосфере, свойственной преклонному возрасту. Несомненно, многие пары стареют, пребывая в безмятежности плоти, им больше не нужно ничего себе доказывать, и они могут отказаться от необходимости демонстративно состоять в союзе. Многие, но не все: ведь желание не исчезает как по волшебству после наступления 60 лет, и некоторые бодрые 70- и 80-летние старики продолжают ощущать настоятельную необходимость в его утолении. Не все готовы освободиться от этой тяжкой ноши, есть те, кто хотел бы как можно дольше быть в силах предаваться плотским утехам. Существует как минимум два вида счастья: одно — счастье покоя, а другое — счастье бури. Первое успокаивает боль и волнения, второе приносит острое удовлетворение. Один и тот же человек может попеременно нуждаться то в одном, то в другом в разные дни или разные периоды жизни. В одном случае чувство радости приходит из-за ослабления напряжения, в другом оно выражается в погоне за приятными ощущениями. Как правило, первое счастье связывают со зрелостью, второе — с порывистой стремительной юностью. Однако «те приступы раскаяния, которые случаются у человека с возрастом» (Монтень), случаются порой уже в юности, тогда как юность возвращается — кошмарным или чудесным образом — в старшем возрасте. Мы можем, по примеру ряда школ античной философии, стремиться подавить в себе вожделение, поберечь свою душу от волнений, связанных с Эросом. Или, напротив, превозносить наши порывы страсти — эту мощную силу, связывающую нас с землей и с магическими чарами мира.

В любом возрасте у нас есть выбор между муками, приносящими удовлетворение, и ровным пресным благополучием . Вот в чем трудность: преклонный возраст — это время желаний, но эти желания непозволительно высказывать. Тело должно становиться благоразумнее по мере того, как оно теряет жизненную энергию юности. Но мы не знаем всего того, что тело может (Спиноза), каких чрезмерных способностей оно может достичь. У нас гораздо больше внутренних ресурсов, чем мы полагаем. Поэтому некоторые — как, например, Сартр, по словам Мишеля Конта, — стараются до самого конца «использовать свое тело на всю катушку», будучи уверенными в его безграничных возможностях.

Герои, возвышающиеся над нами

Жить — это восхищаться тем, кто выше тебя, равняться на этих уникальных личностей, мужчин и женщин, чье поведение придает нам сил и вселяет в нас надежду. Именно поэтому мы часто предпочитаем художественной литературе биографии знаменитых людей: в особенности завораживает трудный жизненный путь, когда человек терпел поражение, падал в грязь и снова поднимался. Перипетии необычного жизненного пути другого человека придают смысл нашей собственной жизни, намечают наш собственный путь. Цицерон был прав в своем восхвалении старости: исключительных людей можно найти и в разреженном пространстве почтенного возраста, где невнимательный взгляд заметит лишь слабость и усталость. Мы со всей страстностью анализируем их, чтобы понять, где мы окажемся в решающий момент нашей жизни. Пример конкретного человека стоит всех философских принципов. Мы воспринимаем зрелость двояко : либо как крутой обрыв, с которого мы катимся в пропасть отчаяния, либо как душистый луг на пологом склоне, неспешно увлекающий нас к концу. Даже быстрое угасание знает множество взлетов и падений. Уважение, которое вызывают у нас отдельные личности, идет дальше простого факта, что они жили на свете (Кант). Восхищение этими великими людьми — вспомним Симону Вейль, Клода Леви-Стросса, Маргерит Юрсенар — неотделимо от их способности противостоять невзгодам. Они остаются для нас образцами для подражания не благодаря возрасту, но вопреки ему, поскольку их жизнь полна оригинальности и сюрпризов. И наиболее сильное удивление ожидает нас в области творчества. Взгляните на 80-летних кинорежиссеров Клинта Иствуда, Вуди Аллена, Романа Полански, которые продолжают работать без продыху, разрушая все стереотипы; взгляните на 98-летнего Эдгара Морена, который по-прежнему публикует новые работы, или на португальского кинорежиссера Мануэля де Оливейру, снимавшего фильмы, когда ему уже перевалило за 100 лет; вспомните чудесную пианистку Марту Аргерих 80 лет или скульптора и художника Луизу Буржуа (1911–2010), работавшую до последнего дня. Или джазового пианиста Марсиаля Солаля, который дал свой последний концерт в 90 лет. Примеры этих личностей перечеркивают собой тысячу неудачных судеб и заставляют нас видеть старость чуть ли не желанной. Эти люди — будто посланники человечества в далеких галактиках, и они говорят нам, что в тех дальних краях нас ждут не только усталость и разочарование, — там возможна жизнь во всей ее непредсказуемости. Они выступают передовым отрядом, увлекающим за собой напуганное и упирающееся человеческое стадо.