Константин Поповский - Фрагменты и мелодии. Прогулки с истиной и без

Чужестранец : Попал, да только не туда, куда надо. Ну, что такого необычного и неизвестного может рассказать, по-твоему, влюбленная дура? Разве только то, что все люди глупы, ограничены, невежественны, немощны, завистливы, злы и нескромны, а впереди их всех ждет то, о чем и говорить-то вслух не хочется. Так ведь это мы все прекрасно знаем и без нее, как, впрочем, и об этом месте, куда нас угораздило попасть, и которое философы называют Космосом, возможно потому, что оно похоже на те механические игрушки бродячих фокусников, которые привлекают внимание зевак тем, что они никак не могут понять, из чего они сделаны и какая сила заставляет эти игрушки двигаться.

Калликл : Мне кажется, что ты чересчур желчен, чужеземец. А где желчь, там, известно, нет места для правды. Не гласит ли всеобщее мнение, подсказанное божественным разумом, что нет ничего выше Истины ни на небе, ни на земле, ни в морских глубинах? Не свидетельствует ли оно, что только одной ей принадлежат по праву все богатства и чудеса, о которых мы не можем даже толком помыслить? Не эта ли великая и страшная храмина Космоса, расцвеченная звездами, украшенная солнцем и луной, является зримым воплощением ее, благодаря чему и мы, люди, можем получить малую толику от ее щедрот и не остаемся совсем уж в неведении относительно и самих себя, и этого мира? Разве же не зовем мы Истину – Путеводительницей, чужеземец, поскольку только ей одной принадлежит право вести нас, ибо только ей ведомы и сам этот путь, и его цель?

Чужестранец : Ты забыл упомянуть, Калликл, что даже боги без возражения идут туда, куда она их позовет, с радостью делая то, что она от них потребует. Клянусь вашим Дельфийским оракулом, слушая тебя, мне начинает казаться, что это не ты, а сама Истина разглагольствует тут о своих достоинствах, словно публичная девка, расхваливающая свой товар, и тогда ноги сами несут меня отсюда прочь… Прощай, Сократ. Прощай и ты, Калликл. Если вам вдруг не посчастливится, и вы встретите ту, о которой мы тут говорили, то, заклинаю вас, сжальтесь надо мной и пошлите ее искать меня куда-нибудь в Персию или в Египет.

Сократ : Но на что же ты надеешься, чужестранец? Как же может жить человек, который только и занят тем, что бежит от Истины?

Чужестранец : На что мне еще и надеяться, Сократ, если ни на свои ноги? Разве, по-твоему, было бы лучше, если бы она настигла меня, чтобы сделать из меня влюбленного дурака, какими набит весь мир?.. Прощай. (Поспешно уходит).

Калликл : Милосердные боги! Ты слышал, о чем он попросил нас? Послать Истину по неверному следу.

Сократ : Конечно, прежде всего, нам надлежит заботиться о делах правды и благоразумия. Однако, случается, что приходится поступать прямо наоборот. Потому что, боюсь – в противном случае мы будем бежать уже не от Истины, а от самих себя, а это, мне кажется, много хуже. Как ты думаешь, Калликл?

Единственный серьезный упрек, к которому, возможно, стоило бы прислушаться сочинителям всех жанров, состоит в том, что все написанное ими не попало в огонь, но, напротив, оказалось в типографии, чтобы затем лечь на книжные полки, навсегда утратив, тем самым, какую бы то ни было истинность. – Какие могут быть сомнения: удел Истины – быть сожженной! Уж такова ее «природа» – то единственное, что в состоянии удостоверить ее истинность. Что же еще? Разве быть истинным, это быть в согласии с общим мнением? Еще Бэкон предостерегал нас от такого легковесного смешения. Отбросив сомнения, грозящие вернуть нас в рабство миру, следует сказать: если правда, что нам изредка все же удается увидеть лицо Истины, то лишь тогда, когда искаженное страданием и яростью, оно вдруг возникнет перед нами из пожирающего его пламени.

Разумеется, в первую очередь, это значит давно, хотя и не всем хорошо известное: Истина не обитает в книгах и словах, она – не то, чему можно научить, и что возможно довести до сведения. Истина не доводится до сведения, а, напротив, ускользает от всякого сведения, чтобы посмеяться с другого берега над его ловцами. Истина, удобно расположившаяся на книжных полках, растиражированная Истина, многократно упомянутая в библиографических реестрах, растасканная на цитаты, ушедшая в сноски, комментарии, примечания, – одним словом, Истина-потаскуха, – эта-то Истина нужна только для развлечения или утешения скучающих общечеловеков, построивших этот мир по своему образу и подобию. Что до их общечеловеческих идеалов тем, кто отыскал свои «идеалы» во всесжигающем огне? – «Наша культура», – хлюпая, с умилением говорят общечеловеки, обводя рукой книжные полки. Им и невдомек, что в действительности, книги нужны только затем, чтобы составить себе представление о том, что не является ни истинным, ни даже истиноподобным. – Книги – всего только путеводитель по царству заблуждений, тщеславия, лжи. Разумеется, сказанное целиком относится и к этому, написанному здесь.

Сгорающее сгорает, чтобы вернуться туда, откуда оно пришло к нам. Пожирающий огонь возвращает свою добычу в ее истинность, остающуюся ее последним и подлинным местопребыванием. Лишь то, над чем огонь не властен, до поры остается в своем окаменевшем бытии, которое справедливо было бы уподобить самодовольству смерти.

Не указать ли на самоочевидное: истинность этого мира, как и истинность любой вещи, в нем живущей, может быть удостоверена только пламенем, чья реальность столь же очевидна, что и голубизна небосвода или семицветный мост радуги. Да ведь он, кажется, и не перестает сгорать, этот мир, давно ставший призраком! Разве не это пламя, которое он стыдливо называет «моя история», уже превратило его в воспоминание? Не подобны ли, впрочем, эти воспоминания платоновскому мнемосу, – с той лишь разницей, что они возвращают нам не знания, а саму Истину? Но как же они возвращают ее? Не тем ли, что возвращают Истине нас самих? Пожалуй, что так. Разве не сгораю я сам в этом пламени, чтобы вспомнить, наконец, о самом себе, а значит, и вернуться к самому себе, в свой Дом? И не истлевает ли мир в огне, чтобы вернуться к себе и стать Домом, о котором ему пришло время вспомнить.

«Быть», – похоже, это значит вот что, – быть – значит быть вдали.

«Бытие» само по себе, – оно – только тяжелый сон, приснившийся под утро, – кошмар, навалившийся всей тяжестью и спеленавший тебя по рукам и ногам.

Быть на языке этого «Бытия» означает быть приглашенным на благотворительный вечер, устроители которого с трудом скрывают свое отвращение к приглашенным, без церемоний посматривая на часы, в ожидании, когда можно будет, наконец, выпроводить всех присутствующих вон.

Но то, о чем мы действительно грезим, и что, пожалуй, еще связывает нас с Истиной, – это оказаться вдали. Ведь быть истинным, значит всего только это: быть вдали.