Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Поэтому он восхваляет трудовую теорию стоимости, которая якобы кажется ему убедительной. Что же делает он с той обширной литературой, в которой эта теория критикуется? [76] Уже ранние маржиналисты – современники Маркса – в своих рецензиях на его главную работу указывали на ее недостатки. К их критике примкнула Австрийская школа, в частности Ойген фон Бём-Баверк и Людвиг фон Мизес. Представляется, например, что в теории не учитывается рента редкости и что она в решающей степени зависит от сведения качественных различий труда к количественным, которое в последовательной форме приводит к отказу от исходных положений теории. Кроме того, за последние 70 лет получила широкое признание идея, что невозможно построить такую теорию цен (меновой стоимости), которая, подобно трудовой теории стоимости, не учитывала бы спрос в качестве независимой переменной. Конечно, были и те, кто хотел защитить теорию. Экономисты, такие как М. Моришима, следуя примеру Пьеро Сраффы в «Производстве товаров посредством товаров» (1960), попытались реанимировать некоторые из центральных принципов марксистской политической экономии. Но опять же выдвигались сильные аргументы (например, в работе Яна Стидмэна «Маркс после Сраффы» 1977 г.) в пользу того, что обоснованные положения марксистской экономики могут быть использованы именно для отказа от трудовой теории стоимости. Совершенно ничего. Поскольку он начинает с опровержения и заканчивает опровержением, он не дает себе отчета в ее существовании. Вместо того чтобы на нее ответить, он лишь вступает в прения в малопонятных критических отступлениях со своими товарищами-догматиками: Гальвано делла Вольпе и его школой, советским теоретиком Э.В. Ильенковым и «многочисленными учеными социалистических стран» [Althusser, 1970, p. 77]. Альтюссер не останавливается, чтобы поведать нам, о чем же говорят эти авторы. Их идеи выполняют роль декораций, будучи интерпретированы произвольно или в соответствии со спектаклем, главным героем которого является сам Альтюссер. Мы узнаем, что

…не будет клеветой на работу Розенталя считать ее бьющей мимо цели, поскольку она просто перефразирует тот язык, которым Маркс обозначает свой объект и теоретические операции, не предполагая, что сам язык Маркса может быть открыт для этого вопроса [Ibid.].

Какого вопроса? Напрасно вы будете перечитывать текст в поисках ответа. Это предложение – лишь жест, выражающий претензии на авторитет, для возникновения которого ничего не делается, и в любом случае не подразумевающий возможности несогласия. Для автора, решившего вести диалог только со своими друзьями, такие жесты больше похожи на товарищеские выпады, брошенные через зал заседаний, чем на реальные возражения.

Несогласие, когда оно имеет место, принимает форму тотальной враждебности, направленной на неназванного и представляемого в карикатурном виде врага: «Зная, что “Капитал” подпадал под радикальные политико-идеологические предписания, поддерживаемые буржуазными экономистами и историками в течение 80 лет, мы понимаем, какую судьбу уготовала ему академическая философия!» [Ibid., p. 76]. На что правильно будет возразить: глупость! Именно внимательное чтение «Капитала» этими буржуазными экономистами привело к опровержению многих его основных принципов. Для Альтюссера эта истина под запретом. От нее нужно держаться подальше и подавлять ее ритуальными проклятиями. Весь его полемический напор подчинен оправданию того, что тексты Маркса имеют священный характер и не доступны ни обсуждению, ни пониманию кого-либо, кроме тех, кто уже – благодаря какому-то акту веры – принимает их основные выводы. Как еще толковать отрывки вроде следующего?

…К этому исследованию [ «Капиталу»]… может делаться только постоянная и двойная отсылка: определение и познание объекта марксистской философии, как он раскрывается в «Капитале», предполагает определение и понимание специфики объекта самого «Капитала». Это, в свою очередь, подразумевает возвращение к марксистской философии и требует ее развития. Невозможно правильно читать «Капитал», не прибегая к марксистской философии, о которой в то же время следует прочесть в «Капитале» [Althusser, 1970, p. 75].

Первое предложение окутывает читателя тьмой. Кажется, оно уличает его в отсутствии проницательности. Одновременно благодаря специальным терминам и видимости рациональной аргументации оно обещает внезапное просветление. Во втором предложении дается «вывод», который должен восприниматься как «обоснованный».

Проще говоря, вывод заключается в следующем: вы можете понять «Капитал» только если поверите. Или, еще проще, credo ut intelligam – «верую, чтобы понимать», как сказал святой Ансельм Кентерберийский по поводу тайны непостижимости Бога. Другими словами, мы вынуждены иметь дело с религиозной верой, не выходящей за пределы мысли о собственной достоверности. Для научно ориентированного ума вера – это следствие, а не причина понимания. Но именно крах марксизма как научной теории требует альтюссеровского предприятия по сакрализации текстов Маркса и превращению их содержания в неприкрытую догму.

Однако для Альтюссера догма «открывается» именно в процессе ее утаивания. Именно акт сокрытия в интеллектуальных структурах, не поддающихся пониманию, гарантирует истину каждого откровения. Аксиомы марксистской теории возникают в тексте Альтюссера подобно молнии ослепительной темноты среди серых туч на сером небосклоне. Эта «зримая тьма» похожа на фотографический негатив, и Альтюссер намекает, что есть некий процесс, который способен проявить его так, что тьма станет светом, а бессмыслица – смыслом. Откройте «Капитал», настаивает он, посмотрите на этот текст, всмотритесь пристально, поверните его вверх тормашками, покрутите туда-сюда, поднимите повыше. Но не отрывайте взгляд от него! И только тогда произойдет великое превращение.

В то же время от верующего требуется не обращение от темноты к свету, а «отрицательное откровение», которое предшествует ему. Истинное откровение представляет собой credo quia absurdum адепта, который повсюду видит тьму, а затем обращается к тексту Маркса, дабы превратить ее в свет.

Естественно, ничто из этого не могло бы привлечь серьезных последователей, если бы в кромешной темноте совсем нельзя было различить смутные очертания теорий и взглядов. Таким образом, Альтюссер поддерживает свою метадогму, по сути, марксистской теорией, от которой осталась лишь бестелесная оболочка. Она излагается в книге «За Маркса» 1965 г. [Althusser, 1969; Альтюссер, 2006]. А затем «предполагается» – если имеет смысл говорить это о работе, в которой предполагается практически все – в сочинении, которое я уже цитировал – «Читать “Капитал”» 1968 г.