Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Для идеального мира будет характерен своего рода универсальный отказ от выражения, но можно будет услышать отголоски где-то далеко звучащей симфонии: «По мере овладевания средствами построения [этой] идеальной речевой ситуации мы можем представить себе идеи истины, свободы и справедливости, которые пронизывают друг друга. Хотя, конечно, только как идеи» [Habermas, 1970, p. 370]. Но какова ценность истины, свободы и справедливости, если они остаются не более чем идеями? Чего именно достигает этот herrschaftsfrei Diskurs за пределами самого себя? Что он даст, например, моим неразговорчивым соседям-фермерам, которые умеют делать дела, но не тратят время на их обсуждение? Хабермас непреклонен в том, что существующие речевые привычки недопустимо ограничены не в последнюю очередь постольку, поскольку «пресекают вопросы, радикализирующие ценностный универсализм буржуазного общества, на стадии их возникновения» [Habermas, 1979, p. 198]. Но эта фраза означает что угодно. И поэтому под «радикализацией ценностного универсализма буржуазного общества» можно понимать почти все, что происходит на кафедрах, хорошо знакомых Хабермасу. Можно подумать, что «критика инструментального разума» и «диалектика Просвещения» демонстрируют что-то другое.

Несмотря на то что Хабермас претендует на описание «идеальной речевой ситуации», в своих текстах он постоянно делает отсылки к какому-то новому, в некотором смысле освобожденному социальному порядку, который будет избавлен от яда буржуазного сознания. При этом новом порядке коммуникация перестанет быть искаженной предубеждениями, уважением к властям, тщеславием или сомнениями в себе. Появится «коммуникативная этика», которая «гарантирует всеобщность норм, которые могут быть приняты, и автономию действующих субъектов» [Habermas, 1976, p. 89]. Этот новый порядок, занимавший Хабермаса в его ранней работе об идее легитимации, должен наступить через принятие норм, «с которыми каждый, кто подпадает под их действие, согласен (или согласился бы) без оговорок, вступая (или собираясь вступить) в процесс дискурсивного волеизъявления» [Ibid.].

Согласен или согласился бы? Имеет место фактический контракт или только гипотетический? Хабермас заявляет, что пишет о языке. Но на самом деле он бродит вокруг да около старой идеи общественного договора, поднимая, хотя и не рассматривая, кантовский вопрос: достаточно ли гипотетического контракта для обеспечения легитимности и в любом ли случае исключен фактический контракт? Но усложненный, бюрократический язык Хабермаса скрывает этот весьма уместный вопрос, равно как и подводные камни, о которых суждено разбиться кораблю его критической теории. Или люди вольны заключать контракты в их нынешнем состоянии, и в этом случае разве мы не можем сказать, что они подспудно принимают «капиталистический» порядок? Или они не могут, и тогда наши критерии предпочтительности социального порядка основаны только на том, что люди выбрали бы в идеальных условиях. Соответственно, проблема в том, как определить последние. Как можем мы прийти к осуществляемому на равных ( herrschaftsfrei ) социальному выбору?

Единственного убедительного ответа, который когда-либо был дан на этот вопрос, Хабермас избегает. И состоит он в том, что по-настоящему свободный и автономный выбор – это тот, при котором уважается суверенитет человека. И ему предоставляется право распоряжаться своей волей, трудом и имуществом как своей собственностью. Таков ответ, данный Просвещением, закрепленный в Конституции США и нюансированный австрийской теорией рынка и традицией западной демократии. Другими словами, это ответ, который марксистский гуманизм отрицал с самого начала как буржуазную идеологию и на который Хабермас постоянно и пренебрежительно ссылается в критических ремарках, которые по ясности и рядом не стоят с тем, что в них критикуется.

В своих ранних работах Хабермас много занимался вопросом легитимности, заимствуя из веберовской социологии не меньше, чем из марксистской философии и анализа языка. В «Проблеме легитимации позднего капитализма» (1973) он утверждает, что наши общества страдают от «дефицита легитимности». Ни одна из процедур, санкционированных «позднекапиталистическим» мышлением, – другими словами, процедур Просвещения, – не может сделать их легитимными. Показателен язык названия книги. Дежурное почтение по отношению к марксизму не вытекает из изложенного, которое, не имея реального заключения, просто где-то сходит на нет. С самого начала подразумевается, что такие термины, как «буржуазный» и «позднекапиталистический», соответствуют тем социальным явлениям, с которыми мы сталкиваемся. Предполагается, что общество характеризуется «производственными отношениями», «уровнем развития производительных сил», «господствующей идеологией» и имеющимися процедурами «легитимации». Эти допущения не подвергаются сомнению. Или ставятся под вопрос, но только в форме официального расследования, без энтузиазма проводимого заинтересованными лицами, нацеленными запутать следы и обелить свои неискоренимые наклонности. Вместо того чтобы подвергнуть сомнению свои допущения, Хабермас отвлекает внимание от них, задавая бесконечные риторические вопросы:

Могут ли новые возможности для конфликтов и апатии, характеризующиеся снижением мотивации и склонностью к протесту и поддерживаемые субкультурами, привести к отказу выполнять предписанные функции в таком масштабе, чтобы поставить под угрозу всю систему в целом? Идентичны ли группы, ставящие под вопрос, возможно, пассивно, выполнение важных системных функций, группам, способным к осознанным политическим действиям в кризисной ситуации? Является ли процесс эрозии, который может привести к крушению функционально необходимой легитимности господства и мотивов, в то же время процессом политизации, который создает потенциал для действия?.. Мы еще не разработали достаточно точные и проверяемые гипотезы, чтобы иметь возможность ответить на эти вопросы эмпирически [Habermas, 1974, p. 6–7].

Неожиданную отсылку к научному методу не следует воспринимать всерьез. Отвечать на эти вопросы эмпирически – означает точно не так, как того требует Хабермас: это означает спуститься с уровня абстракции, где ему удается генерировать свои бесконечные определения и дихотомии, на уровень реальных условий человеческого выбора. В книгах Хабермаса вы редко встретите реальную дилемму, действующий институт, свидетельство разделяемого единства целей. Все, как в только что процитированном параграфе: системы, субкультуры, мотивации, функции, легитимации, идеологии, силы – абстрактные сущности, описанные на пандинамическом новоязе, вычеркивающем реальных людей из системы уравнений.