Роджер Скрутон - Дураки, мошенники и поджигатели. Мыслители новых левых [litres]

Только в самой последней фразе, где на мгновение предстает скрытая повестка, Хабермас заявляет о себе. Остальное – сплошная вода и, по сути, едва ли понятный фрагмент бесконечных «с одной стороны» и «с другой стороны», вдохновленных книгами, как-то попавшими в поле зрения Хабермаса, и замусоренных социологическим жаргоном.

Читатель, впервые открывший Хабермаса и столкнувшийся с гектарами такого письма, вполне может испытать некоторое удивление от того, что перед ним интеллектуальное ядро немецкого левого истеблишмента. Тем не менее это так, и важно понимать, что бюрократический стиль ни в коей мере не случаен. Напротив, это неотъемлемый компонент сообщения. Стиль выступает фактором легитимации, при помощи которого хабермасовская критика буржуазного общества подтверждает свои претензии на академичность. Утомительность является посредником абстрактной власти, и читатель будто выжидает в коридорах текста Хабермаса, как проситель, которому истина была обещана, но только абстрактно и в документе, который, по всей видимости, уже устарел.

Извлечение смысла из текстов Хабермаса затруднено и структурой его книг, которые состоят из слабо связанных между собой глав, где ни одна тема не занимает больше одной-двух страниц. Каждая глава читается как «разнарядка», составленная комитетом, назначенным для рассмотрения какого-то вопроса, к которому его члены в большинстве своем равнодушны.

Ранние работы продолжают исследовать Problematik Франкфуртской школы, в частности инструментальный разум («целерациональное действие») во всех его формах и «проблему легитимации» современных обществ, в которых производство и потребление являются господствующими целями. Но длинный поток книг незаметно меняет направление к новой теме, а именно к поиску «коммуникативной рациональности», которая будет herrschaftsfrei – не загрязненной господством. Она станет аналогом обещанной Марксом утопии свободы и равенства, только в сфере коммуникации. Нет ни малейшей возможности заглянуть во все тропы и тупики, в которые забредает на своем пути Хабермас. Но тем не менее важно отметить, что в ключевых отношениях ни метод, ни повестка не изменились со времени первых шагов марксистского гуманизма в трудах Лукача.

В трех ранних произведениях: «Теория и практика» (1963), «Техника и наука как “идеология”» (1968) и «Познание и интерес» (1968) – Хабермас объявил о своих полномочиях, представив нашему вниманию официальные доклады о Гегеле, Марксе, Конте, Пирсе, Дильтее, Фрейде, Канте и Фихте. В них сообщалось, что авторитеты недовольны. То, что выводит их из себя, – это «инструментальное мышление», которое властвует над жизнью современных людей. И Хабермас скрепляет их неустаревающие стенания резиновым штампом прошлогоднего жаргона.

В этих работах Хабермас выделяет два вида социального действия: «целерациональное» и «коммуникативное». Первое – это «инструментальный разум» человека на улице, а второе – «интеллектуальное производство» человека в университете. Различие между подчинением и безапелляционными заявлениями представлено как глубокая теоретическая идея:

Под «трудом», или целерациональным действием , я понимаю или инструментальное действие, или рациональный выбор, или их сочетание. Инструментальное действие осуществляется по техническим правилам , основанным на эмпирическом знании. В каждом случае они подразумевают определенные прогнозы относительно наблюдаемых событий, физических либо социальных; эти прогнозы могут оказаться верными или ошибочными. Поведение рационального выбора руководствуется стратегиями , основанными на аналитическом знании…

С другой стороны, под коммуникативным действием я понимаю символически опосредованную интеракцию. Она руководствуется обязательными действующими нормами , которыми определяются взаимные поведенческие ожидания и которые должны пониматься и признаваться по крайней мере двумя действующими субъектами… [Habermas, 1989, p. 91–92; Хабермас, 2007, с. 66–67].

Различие основательно проработано, занимая несколько таких абзацев. Его, однако, можно сформулировать проще: труд оценивается по эффективности, а речь – по понятности. Поэтому правила, которые направляют первую, являются техническими и касаются выбора средств для достижения целей. А вторую определяют конститутивные правила, подобные правилам игры. Они служат для определения смысла того, что делается.

Несомненно, между двумя видами действий можно провести интересные параллели. Но нельзя исходить из того, что каждое действие может быть отнесено в одну из двух групп. Иначе в какую категорию следует включить, к примеру, футбол, джем-сейшен, секс, богослужение или семейный ужин? Вполне характерно для Хабермаса, что он не говорит, является ли это разграничение исключающим, исчерпывающим или абсолютным. Типично также, что, несмотря на столь важные вопросы, оставшиеся без ответа, он продолжает использовать это различие как основной теоретический инструмент антикапиталистической критики. Почти все поддающиеся наблюдению недостатки буржуазного общества восходят в конечном счете к функционированию целерациональных мышления и действия. В то же время все, что позволяет надеяться на лучший мир, содержится, хотя и скрыто, в парадигме «коммуникации».

Эмансипация, как предполагает Хабермас, – это прежде всего освобождение языка, которое он позднее назовет «идеальной речевой ситуацией». Хотя это предложение звучит несколько парадоксально, когда исходит от автора, чей язык заключен в тюрьму бессмысленного жаргона, за ним стоит авторитет традиции. Оно повторяет первоначальное устремление Франкфуртской школы, а именно разбить кандалы буржуазной культуры, открыв другую форму сознания . Но теперь объект поисков уже не подлинный голос пролетариата (его, напомню, нельзя путать с реальным голосом трудящихся), а идеальный голос ученого, который, говоря свободно, расскажет нам, как все обстоит на самом деле.

Однако прежде чем рассматривать эту революционную программу, мы должны отметить важную особенность процитированного ранее определения. Это, по сути, сочетание статичных банальностей («эти прогнозы могут оказаться верными или ошибочными») и резких, необоснованных поворотов мысли. То, что вначале называется «инструментальным действием», неожиданно становится «рациональным выбором», который, в свою очередь, оказывается «техническими правилами», основанными на «эмпирическом знании». Далее определение затрагивает и «правила предпочтения», и «процедуры принятия решений», отражая стремление автора выхватывать жаргонные выражения из новых книг, дисциплин, статей и конференций, имеющих место в академической среде. Подобный поток ассоциаций встречается и в других работах Хабермаса этого периода. Например: