Квентин Фиоре - Война и мир в глобальной деревне

Значит, полковая униформа — не мода, даже когда она меняется. Официальный костюм тоже не мода, даже когда его слегка лишают официальности. Выходит, мода — искусство бедняков? Это попытка изменить технологическую среду? Весьма вероятно, что дело именно в этом. Подростки начали экспериментировать с одеждой, как художники с красками. Многие хиппи шьют одежду собственноручно, многие подростковые наряды выглядят так, словно их не касался ни один портной. И налицо прямая связь между грубым и потрепанным облачением подростка и музыкой, которой подросток предан. Слово «кинестетика» часто встречается в этой книге, ведь после 2500 лет визуальной культуры радикальное переключение на аудиально-кинестетическую культуру вызывает тяжелый стресс, а равнодушие к своему внешнему виду — факт, который затрагивает все наши институты и весь наш опыт. Мир моды, будь то на уровне жлобов или снобов, обладает сегодня необходимой текстурой, чтобы олицетворять восстание против депортации визуальных ценностей. И цвета играют крайне важную роль в этом восстании. Цвет воспринимается не периферией, а центральным фокусом зрения, а переход от внешней к «внутренней» области зрения есть такая же составная часть информационной имплозии, как и телевидение.

Рассматривая одежду как протест против окружающей среды, физической или психической, мы увлекаемся изучением этого языка. Изучение доспехов как одежды и в связи со стременем заставляет обратить внимание на наряды ковбоев и автогонщиков. Быстрое изменение дизайна автомобилей прямо указывает на факт, что автомобили — тоже форма человеческой одежды. В газете «Торонто глоуб энд мейл» (12 января 1968 года) опубликована статья «По моде: машины припаркованы на бирюзовом газоне во имя тишины и покоя». Наша возрастающая вовлеченность в грубые текстуры, противоположные блестящим металлическим поверхностям, есть не более чем сноска к переменам в человеческой сенсорике.

В той же газете имеется статья «Мэри Куонт защищает мини-юбки как истинную классику моды»:

Мэри Куонт, львица британской моды, выступила вчера в защиту мини-юбок.

Ввязавшись в среду в перебранку по поводу длиннополой коллекции Харди Эмис, мисс Куонт заявила: «Мини стала неотъемлемой частью классики моды, она никогда не исчезнет».

Она получила поддержку с неожиданной стороны. Норманн Хартнелл, королевский портной, прокомментировал: «Макси, или длинная юбка, жаждет завоевать подиум, но еще не добилась успеха».

Конечно, мини-юбка — не мода. Это возвращение племенного костюма, равно мужского и женского во всех дописьменных обществах. Когда наше общество перешло от аппаратных средств к программам, мини-юбка стала основным инструментом перепрограммирования нашей сенсорной жизни в племенную модель кинестетики и вовлеченности. Нагота сама по себе постигается не столько визуально, сколько через скульптурный и тактильный опыт.

Несмотря на то, что одежда — замкнутое пространство для западного образованного мужчины, наряд средневекового или ренессансного мальчика-пажа и джентльмена подчеркивал мир строгих контуров. И снова, если закрытое облачение образованного мужчины обеспечивало индивидуализацию и специализацию, отделяя мужские наряды от женских, сегодня мы наблюдаем в точности противоположное. А как насчет килтов? И традиции носить короткие хитоны у древних греков?

Симптом перемен в сенсорной жизни благодаря новым технологиям — сообщение агентства «Ассошиэйтед пресс» от 27 декабря 1967 года:

Обретая равные права с мужчинами, женщины непреднамеренно освободили мужчин от комплексов по поводу одежды.

«Поскольку женщины все больше походят на мужчин и воспринимаются зрением как мужчины, последние, освободившись от ответственности за ход вещей... стали более красочными, — заявил недавно в интервью Джеймс Лейвер, британский историк моды. — Мужчина пытается заставить женщину обратить на себя внимание, и не думаю, что его интерес к одежде, парфюмерии и так далее обязательно делает его женоподобным».

Так что же мужчина совершает, чтобы женщины его заметили, сегодня, когда его жена приносит домой половину общей зарплаты?

Он носит:

— водолазки. Возможно, самый сильный удар индустрии моды мужчины нанесли, отринув галстук,

бабочку и прочие разновидности накрахмаленных поводков. Хотя индустрия галстуков заверяет, что не ощущает кризиса, бум водолазок продолжается.

— шубы. Мужчины носят шерсть косматых персидских баранов, подстриженных на военный манер, и кротовые шкурки в суровом френч-стиле. Мех норки стыдливо спрятан в изнанку.

— цветные рубашки. Все началось с телевидения. Знаменитостей, которых показывали камеры, просили надевать голубые рубашки, потому что белые отражают свет софитов. А поскольку все хотели выглядеть так же, чтобы их тоже пригласили в телестудию, и другие стали носить голубое. После голубого можно ли считать чрезмерным желтый, зеленый, даже розовый?

Шестого января 1968 года «Нью-Йорк таймс» напечатала похожую статью под названием «Если мода хороша для Нее, она хороша и для Него».

Возможно, мода представляет собой тип макро-жестикуляции для целой культуры, ведущей диалог или пересекающейся с новыми технологиями.

Очевидная черта моды — частые путешествия в прошлое в поиске дизайна.

Том Хайман описал в «Сатердей ивнинг пост» электронную одежду, созданную 20-летней блондинкой, и назвал ее «приходом от ЛСД, только без последствий»:

Высокая, обитая металлом деревянная дверь, раскрашенная в ярко-розовый и голубой цвета, ведет в небольшой чердак. Внутри первое, что бросается в глаза, — барабанная установка у дальней стены, сбоку от нее усилитель, с другого — две электрогитары. Два окна занавешены американскими флагами. У другой стены, под четырехфутовым знаком, на котором написано большими красными буквами «Zoooooooom!», — верстак, заваленный отвертками, щипцами, паяльными принадлежностями, блокнотами, кусками пластика, обрезками металла, лентами из плексигласа, картами таро, кисточками и банками с краской. Диван рядом прогибается под тяжестью груды экзотической одежды, а повсюду — в коробках, на столах, стульях, табуретах, на полу — мотки проводов, упаковки батареек, вилки, предохранители, потенциометры, выключатели и люминесцентные лампы. На стойке абажура висит серебристый комбинезон с торчащими из раскрытых внутренностей проводами.