Квентин Фиоре - Война и мир в глобальной деревне

Эта комната может принадлежать сумасшедшему инженеру, работающему над собственной научной программой. Или оказаться мастерской по ремонту «испано-сюиз». На самом деле это ателье.

Владелицей этих механических джунглей, расположенных в складском районе на Восточной 18-й улице в Манхеттене, является 24-летняя Диана Дью, изобретательница электрического платья, по любым меркам самый прогрессивный дизайнер в мире.

«Моя одежда придумана, чтобы включать людей, — говорит она. — Чтобы избавлять от комплексов. Как приход от ЛСД, только без последствий...»

Равно интригует линия ночной одежды и белья, украшенная светящимися в темноте узорами. Диана выключила свет в студии, чтобы я сполна насладился эффектом. «В этом здорово заниматься любовью», — сказала она.

Когда герцог Веллингтон обронил, что битва при Ватерлоо была выиграна на игровых площадках Итона, он привлек внимание к роли спорта как своего рода оболочки или жизненной парадигмы общества. Игры суть в каком-то отношении мода, как и одежда, потому что они обеспечивают сенсорную жизнь общества через модели и имитацию. Для моделирования одной ситуации средствами другой, для превращения рабочего окружения в малую модель нужны способы восприятия, а контроль осуществляется через публичный ритуал. Аудитория как участник необходима для большинства игр. Величайшее соревнование в мире, в котором участвуют только игроки, не носит игрового характера вообще. Зрители исполняют роль шаблона среды, а игроки разыгрывают метафорический архетип более широкой ситуации. Это форма анти-среды, которая обсуждалась ранее как необходимая для любой культуры, ищущей способы избежать полного сомнамбулизма.

Таковой сомнамбулизм несомненно был присущ и племенному человеку. Племенные народы долгое время называли «людьми сна», именно потому, что они замкнуты в коллективной осведомленности и всячески избегают анти-сред. Чарльз Ф. Хокетт и Роберт Эшер в книге «Культура: адаптационное измерение человека» сделали ценные выводы об игре в примитивных обществах:

Развитие открытой, по большей части традиционно передаваемой, вокально-аудиальной коммуникативной системы означает, что вербальная игра добавляется к драке, сексуальной игре и ко всем другим категориям игры. Но это, в свою очередь, означает, что ситуации обсуждаются, когда их не существует, — то есть, налицо смещение восприятия. Рассуждать о предметах и явлениях вне поля зрения, в прошлом или будущем, все равно что ходить с оружием, когда в нем нет насущной необходимости. Каждая из этих привычек поддерживает другую.

Напротив, доктор Эрик Берн в «Играх, в которые играют люди», утверждает:

Однако предметом нашего исследования являются бессознательные игры, в которые играют неискушенные люди. Не отдавая себе в этом отчета, они порождают в процессе игры двойные трансакции. Именно такие игры во всем мире образуют важнейший аспект общественных взаимоотношений.

Когда у Моцарта спросили, какая музыка ему нравится, он ответил: «Никакая».

Моцарт не был потребителем. Художникам не нравится искусство. Они его творят

В «Человеке играющем» Йохан Хейзинга пристально исследует куда более значимую для нас территорию, нежели Берн, а именно, изучает созидательную роль игры на всех уровнях искусства и общества. Хейзинга рассматривает эту тему через процессы и структуры диалога, системы политических партий, взаимоотношения художников с творческими материалами и публикой, а также через различные виды спорта.

Игры связаны и с новыми технологиями по форме одежды. Радио и бейсбол хорошо сочетались, но телевидение убило бейсбол и выдвинуло на первый план американский футбол и хоккей. Бейсбол несовместим с позицией телезрителя, со степенью и тактильной глубиной его участия. Бейсбол настаивает на внимательном слежении за временем. Английский крикет для телеэкрана интересен ничуть не более, поскольку матчи проводятся крайне редко. Футбол, однако, получил огромное признание благодаря телевидению, и не по воле зрителя. Вся культура ощутила перемены в сенсорике и векторе телесного контакта, воскресившего футбол. Игры серферов, водные лыжи и горные лыжи — пленительные примеры нового стремления к изучению динамического контура, в котором участник находится в центре захватывающего окружения, почти погружен в него, а не просто видим другим. Можно с уверенностью предсказать, что цветное телевидение заведет еще дальше в этом направлении, ибо существует грандиозное различие между цветным телевидением и чернобелым.

Хейзинга в «Человеке играющем» исследует чрезвычайно важную роль игры как вовлечения наших чувств в спорный диалог, использует понятие «игра» в том смысле, в каком мы говорим об «игре» в колесо, об «игре» эмоций или впечатлений. Отсутствие этого вида игры и отсутствие гибкости выносит нас из мира предпринимательства в мир бюрократии. Мир игры обязательно есть мир неточности и постоянного изучения, тогда как бюрократ и систематизатор готов работать только с известными выводами. Джойс касается этой темы в своих игривых «Поминках по Финнегану»:

Все наши приятели в «О΄Ди» мудрецы с Аратаром Каламаном, он цементный блок, первый самец! Более чем не обычно трезвый водитель, который двухколесно поливал его бродяга, Джинджер Джейн, серьезно разглядывал. Лори поливал ее, когда говорил и вот что он сказал переписчикам: Айевейкер — просто розовое заведение реформаторов в частной жизни, но у всех парней он есть по брегемонтским законам у него парламентские награды... Mon foie, ты хотел бы съесть немного омлета, да, дамочка! Хорошо, печенка моя! Твое яйцо он должен сам разбить. Глянь, я

треснул, так, он сидит в poele непгеменно! Потельщик (за 60), который поддерживает свои теннисные штаны он зна хто тва собрат формацью, но разность фланелей лезет на стену и проходит по дверному звонку.

Настоящая игра, как детектив, переносит внимание на процесс, а не на продукт, давая зрителям шанс стать творцами, а не просто потребителями.

Об одном рыба не знает точно ничего — о воде, поскольку у нее нет анти-среды, которая бы позволила ей воспринять элемент, в котором она живет. Кажется, что рыбы могут слышать очень хорошо, но едва ли они способны определить направление источника звука, который слышат. Некоторые виды рыб испускают электрические разряды для пространственной ориентации, как летучие мыши используют свой высокотональный писк в качестве аналога фонаря. Зрение же рыб весьма сходно со способностью людей воспринимать новую среду, созданную новой технологией, — то есть почти нулевая. Несмотря, однако, на крайне ограниченную сенсорную жизнь, рыбы обладают сущностью, врожденным потенциалом, который устраняет все проблемы в их вселенной. Они всегда рыбы и остаются рыбами, пока живут. У человека все иначе.