Квентин Фиоре - Война и мир в глобальной деревне

Приоритет, по которому мы оцениваем наши нынешние чувства, почти наверняка изменится с внедрением электрических технологий и компьютера. В своей «Истории как системе» Ортега-и-Гассет вполне это осознает:

В то же время тело и психика человека, его природа не испытали каких-либо важных изменений, которые можно было бы считать причиной действительно происшедших мутаций. Напротив, свершилось именно «субстанциальное» изменение реальности «человеческой жизни», которое предполагает, что человек перешел от веры в то, что он должен существовать в мире, составленном только из произвольных волеизъявлений, к вере в то, что он должен существовать в мире, где есть «природа», неизменный состав и т. д. Человеческая жизнь поэтому не сущее, которое случайно изменяется; напротив, «субстанция» в этой жизни — как раз изменение, а это означает, что человеческая жизнь не может мыслиться по-элейски, в качестве субстанции.

Ортега отмечает:

Человеческая жизнь — необыкновенная реальность, о которой прежде всего следует сказать, что она является радикальной реальностью — радикальной в том смысле, что именно с нею соотносятся все другие реальности; все они — действительные или возможные — в ней так или иначе проявляются.

«Какой дикий зверь, его час наконец пробил, идет к Вифлеему, чтобы родиться?» — Йейтс

Тривиальнейшее, но одновременно и важнейшее свойство человеческой жизни состоит

в том, что нельзя существовать, не делая чего-либо. Жизнь уже дана нам — мы лишь внезапно обнаруживаем себя в ней, — но дана не «готовой»: мы должны «сделать ее», каждый — свою собственную. Итак, жизнь — это действие.

«Мир пытается приспособиться к новой концепции человека по отношению к людям». — Скиннер

В наш век эта проблема превращения из отдельного человека в участника общественных процессов стала основной благодаря электронным технологиям. Новый потенциал столь велик, что никакое обучение человека или сообщества не способно хотя бы выявить все возможности. Жизнь не дана нам готовой, она есть скорее задача созидания, нежели соответствия. У нас нет предыдущей модели, личной или общественной, на которую мы могли бы опереться. Вот почему анти-среда сделалась исключительно важной. Мы просто должны знать, кто мы и что делаем. Скиннер подходит к этому вопросу с другой стороны:

— Разве не тогда мы говорили о свободе? — спросил я. — Мы разошлись день или около того назад, договорившись обсудить вопрос свободы. Время отвечать, не правда ли?

— Мой ответ довольно прост, — сказал Фрейзер. — Я отрицаю, что существует свобода вообще. Я должен это отрицать — или моя программа станет нелепой. Нельзя иметь науку о предмете, который капризно прыгает вокруг. Возможно, мы никогда не сможем доказать, что человек не свободен; это предположение. Но развитие наук о поведении делает его все более правдоподобным.

В отличие от животных, человек обладает не собственной природой, а только собственной историей — полной историей. С точки зрения электроники вся его история потенциально присутствует в виде синхронной прозрачности, которая несет нас в мир, называемый у Джойса «гелиотропным невременем». Мы сосредоточены на «выдумке вечности» и раскидываем собственную нервную систему по всему земному шару. Первый спутник завершил «природу» в старом смысле. «Природа» стала содержанием рукотворной среды. С этого момента все земные феномены становятся программируемыми артефактами, и каждая грань человеческой жизни теперь воспринимается в масштабе художественного видения.

Скиннер ясно осознавал, что попытки изменить человеческую жизнь до сих пор были периферийными:

Когда люди борются за свободу, они борются против тюрем и полиции, или против угрозы с их стороны, — против подавления. Они никогда не борются против сил, которые заставляют действовать так. И все же кажется понятным, что правительства действуют лишь посредством силы или угрозы силы, и что все прочие функции контроля предоставлены образованию, религии и торговле. Если это продолжится, мы можем с тем же успехом сдаться. Правительство никогда не создаст свободных людей методами, которыми располагает сегодня.

Скиннер понимает, что бессмысленно анализировать последствия, не вникая в причину:

— И большинство в сильном затруднении, — сказал он. — Они вообще не идут вперед, а или продираются обратно к точке старта, или мечутся из стороны в сторону, как крабы. Как ты думаешь, какова причина двух мировых войн? Что-то мелкое, вроде границ или торговли? Чушь. Мир пытается приспособиться к новой концепции человека по отношению к людям.

Большинство людей тревожит необходимость корпоративного принятия решений для создания полноценной сервисной среды на этой планете. Не похоже ли это на страх перед тем, что городская система освещения нарушит свободу горожан самостоятельно регулировать степень освещенности? И все же среда в ее совокупности может быть запрограммирована на соответствие сенсорным предпочтениям и потребностям обществ. Гэлбрейт высказал несколько важных замечаний относительно макро-среды и ее контроля:

Групповой процесс принятия решений ведет к тому, что почти все действия и даже мысли отдельных лиц становятся общим достоянием. Неудивительно, что в результате претворяется в жизнь моральный кодекс, а служащие ведут себя очень честно. Техноструктура не допускает секретности, на которой произрастают злоупотребления и должностные преступления.

Итак, техноструктура в силу необходимости исключает погоню за личной выгодой. Как следствие этого, то, что запрещено рядовому научному работнику, инженеру, оформителю заказов или сбытовому агенту, также должно быть запрещено и старшим служащим. Нельзя заставить рядового работника сопротивляться искушению заработать на стороне, если ему известно, что руководители оставляют за собой прерогативу искать побочный заработок. Члены техноструктуры не получают те прибыли, которые они максимизируют. Они должны воздерживаться от погони за личной выгодой. Следовательно, если придерживаться традиционной точки зрения на максимизацию прибыли, то они должны стремиться делать для других, а именно для акционеров, то, что им делать для себя запрещается. Именно на этих основаниях покоится теперь доктрина о максимизации прибыли в развитой корпорации. Утверждают, что стремление к прибыли, подобно половому влечению, имеет характер безусловного рефлекса. Одновременно утверждают, что этот рефлекс действует не в пользу первого лица, а в пользу третьего. Он отделяется от собственной персоны и проявляется в пользу безвестных, безымянных и лишенных власти людей, которые не имеют ни малейшего понятия о том, действительно ли их прибыли максимизируются. Если продолжить аналогию с сексом, то стоит вообразить себе мужчину с натурой активной, любвеобильной и не склонной к воздержанию, который отказывается от обладания прелестными, доступными и даже обнаженными женщинами, с тем чтобы максимально увеличить возможности других мужчин, о существовании которых он знает лишь понаслышке. Таковы логические основания доктрины о максимизации в условиях, когда произошло полное отделение власти от вознаграждения.