Тофик Касумов - Век агрессии. Возможности и допущения

Историческая психология не была преподнесена с размахом, не имела обоснований, сформулированных в виде Закона, потому и не смогла обрести статус самостоятельной науки. Однако окончательный вердикт не вынесен и она не сосем «ушла». Ибо историческая психология в некотором роде сохраняется и даёт о себе знать, возможно, что ей удастся укрепиться в своей полноте и Век агрессии прочно займёт своё место в ряду её проблематик. Вот мы об этом и важности самих начал как широты и накала в утверждении тематического. И первым делом необходимости тематизирования как сложной «выкройки» аналитических вопросов из поставленной проблемы и соблюдение чёткой нацеленности на предметность.

Теперь об исходных позициях. Уже само название"Век агрессии» говорит об извлечении агрессии «изнутри» века и ставит её рядом с веком в качестве определителя его видового признака, что, несомненно, свидетельствует о её возвеличении. Однако реально агрессия сохраняется внутри века и только так она может определять век. Такая двойственность усложняет структуру агрессии и делает её многозначной. Чтобы минимизировать разнобой и иметь общие ориентиры в масштабах Века агрессии, мы станем исходить из того, что родовым признаком агрессии является зло, а видовым – способы и масштабы разрушения (военная агрессия, террористическая агрессия и криминальная агрессия). И тогда о значении агрессии века можно будет судить как в отношении способа (меры) разрушений ко злу, а не только причинности, что представляется важным для понимания специфических особенностей Века агрессии. Отсюда обозримы и различения значений и смыслов, которые корреспондируются (соотносятся) во зле. Когда возвеличение вековых значений агрессии будет тесно связано с ужесточением и всеохватностью смыслов зла. При том, что " … человек носит в себе как инфекцию некое зло, чьё внутреннее присутствие временами, краткими вспышками обнаруживается для него в необъяснимом страхе». Сёрен Кьеркегор. Болезнь к смерти. М., 2012. С. 39.

Но человеку, думается, всё же удаётся перевести свой страх, идущий от зла в агрессию, а не пребывать из-за этого целиком в отчаянье, как пишет Кьеркегор. Конечно, такое будет характерным для Века агрессии, не в пример христианскому миру Кьеркегора. Ибо здесь сам дух Века агрессии восходит ко злу в его единении с агрессией.

В свою очередь Век агрессии, будучи выражением сущностного в жизнедеятельности, предстаёт двумя сущностями в ипостасях: как «определяющая» сущность, и как «определяемая» сущность. Как сущность определяющая Век агрессии выражается стечением обстоятельств и отклонений, порой и спорадических, которые содействуют агрессии. Ибо в своём множестве век не является лишь «пустым» вместилищем для размещения и удержания частей в своих границах, он есть фактор воздействий и влияний; век может говорить с нами подобно духу времени. Уже как определяемый Век агрессии раскрывается в приоритетности тематических вопросов. И прежде вопросов о том, как складывается Век агрессии, о бытии агрессии в её взаимосвязях со стечением тревожных обстоятельств. Здесь выступают два сущностных момента, связанных с состояниями агрессии, которые по нашему разумению также не лишены гипотетических начал.

Во – первых, это то, что агрессия как сущность по большей части пребывает в чувствах, а значит её понимание требует вчуствования, в проникновении в неё как предмет познания; преодолевая, скажем, «смотрение» со стороны лишь как на познаваемую вещь. И что совокупное чувство есть поток первичного в оценивании и воображаемом. И что сущность агрессии в её существовании, а существование агрессии есть разрушение. Агрессия не строит повседневность, но производит ту событийность, которая расстраивает её обычное течение. Одновременно, подчеркнём важность и необходимость персонализации самой агрессии, чтобы можно было её «услышать» как познаваемое «в себе».

Вторым важным моментом следует иметь в виду то, что бытие агрессии традиционно насыщается субъективностью, которое становится различимым и определяющим по силе субъекта. И если первый момент должен говорить нам о приоритете чувствования в агрессии, то, второй – о субъектах агрессии, различимых по силе и возможностям. Эти моменты в той или иной мере корреспондируются с изменёнными состояниями агрессии. И уже в новом качестве, конституируя себя как сущее, агрессия объективно ведёт к ослаблению единовластия человека как субъекта агрессии, став надличностной сущностью. По аналогии, скажем, с теми же бездушными машинами, которые сделали человека своим рабом.

Итак, есть два момента, которые связаны между собой в движении агрессии, и это должным образом находит себя в общей картине Века агрессии. Они закладываются в основу наших размышлений и суждений. Но вначале вкратце скажем о том, как сами понятия «агрессия и век» могут быть связаны между собой и какие отношения они выражают. Так, на уровне понятий Век агрессии предстаёт как часть и целое, при этом подчеркнём, что агрессия является частью только для века, ибо для других она служит скорее началом. Например, для войны или восстания масс.

Понятие «век» будет выражать сложное целое, включающий множество различимого, при постоянном изменении частей. А агрессия в отношении его может стать определяющей силой и смыслом. Они предстают в общей связности на основе жизни и деятельности. Агрессия, выступая как часть, отдельное, является в значениях события, которое схватывается чувствами и может ещё долго существовать в сознаниях как сущее. Век же сам по себе есть условность, будучи родовым понятием, он насчитывает в истории множество видов, существующих реально во времени. Например, бронзовый век, и метафорически – век милосердия и любви. В своей действительности век предстаёт как упорядоченное «историческое» время в делах и событиях, он выражается как целое, благодаря связности со своими частями. И от важности той или иной части, её приоритетности в мире людей, зависит то какими будут эти связи и что станет происходить. Во все времена связи агрессии с веком носили предельный характер, не смотря на усиление агрессии, её количественный рост, в результате длительных и ожесточённых войн.

Здесь есть смысл всё же остановиться, чтобы спросить себя: что происходит? Носит ли Век агрессии характер мгновения как событие глобального характера? Или имеет ползучий характер изменённых состояний, когда узлом завязываются элементы складирования Века агрессии? Принимая за основу последнее, зададимся вопросами: что стало меняться в соразмерности связей агрессии с веком, утверждённых веяниями времени? Каким образом и в силу чего агрессия стала выходить за существующие границы? Имеем ли мы тогда дело с «повреждением» инстинкта агрессии, который «включался» всё же по необходимости, или следует исходить из реалий нового качества агрессии, возникшим в множественности века, когда агрессия сама по себе может производить события и быть с властностью? И как в таком случае агрессия станет соотноситься с веком?