В. Шмаль - Проблема демаркации. Учебное пособие

Мы можем добиться больших успехов в науке, исследуя, как работает реальность. Открывая, как природа может коллапсировать под собственным весом, в форме черных дыр или Большого взрыва, мы узнаем о Вселенной больше, чем размышляя, почему она обладает наблюдаемыми нами свойствами. Философ Роджер Скратон понимает природу истины не так просто, и цитирует Цицерона: «Я думаю, что все ложное на первый взгляд кажется правильным, потому что рассматриваемый вопрос – это правда того, что он говорит и делает». Скратон настаивает на том, что истина имеет два различных значения, которые он называет «явно несовместимыми и противоречивыми». Первый – это абсолютная истина, к которой необходимо прийти посредством наблюдения и эксперимента. Второй – это субъективная концепция истины, основанная на знании личного опыта, чтобы прийти к убеждениям и решениям. Скратон считает такое понимание правильной основой интеллектуальной жизни. Из этого следует логический вывод, что «критичность» – идея о том, что наши убеждения основаны на эмпирических данных – и «интеллектуальная строгость» – стремление к истине – на самом деле являются дополнительными аспектами научных усилий. Но по мере того, как философия науки продвигалась вперед, и мы узнали больше об основах природы, мы увидели, что само понятие «истина» не являются буквальным. Все это имеет глубокие последствия для изучения науки. Представление о втором законе термодинамики, согласно которому энтропия (а не энергия) всегда увеличивается, является частью математического тождества противоположностей, которое, по сути, описывает, как в открытой системе объект привлекает бесконечно малое количество энергии в свое окружение. Однако в конце 1990-х физик Лоуренс Краусс и его коллеги обнаружили, что существуют формы материи, которые не подчиняются этому математическому закону, и когда они наблюдали определенные черные дыры, эти аномалии сказали им, что второй закон термодинамики может не быть справедлив всегда. С тех пор Краусс сделал карьеру, применяя науку к вопросам, на которые физика и теология не могут дать ответа, от философии пространства и времени до проблемы свободы воли. Краусс провел прекрасную аналогию для научных открытий, но есть еще одно серьезное возражение. Краусс утверждал, что когда человеческая форма, такая как клетка, сталкивается с определенным препятствием, она может находиться в состоянии термодинамического неравновесия или в состоянии неустойчивого беспорядка. Но какое это имеет отношение к природе вещей во Вселенной? Например, если океан внезапно высыхает, как мы можем это объяснить? Если бы наши глаза могли воспринимать физические изменения, мы могли бы предположить, что все, что мы воспринимаем и воспринимаем как абстрактное явление, создается в этот самый момент – что-то действительно происходит в тот момент, когда наши глаза обнаруживают изображение. Однако наличие «эмерджентного эффекта» заставляет нас понять, что масштабы того, что мы можем наблюдать, были ограничены. Эмерджентный эффект, по определению, не подразумевает изменения в физическом мире. Таким образом, термодинамическое неравновесие описывает макроскопическое явление, в то время как возникающая динамика – это способ описания самого микроскопического. Например, Уильям Дж. Бойд, философ науки из Университета Дьюка, утверждает, что хорошо известное наблюдение трех долей мозга позволяет предположить, что между микро и макро все же необходимо проводить некоторые различия.

Метафизическая тавтология.

Судить о правдивости утверждений о том, как функционирует реальность, исходя из их простоты, может показаться выдающимся достижением. Какой человек может быть уверен, имея все наши современные технологии, что Вселенная – это то, что мы видим перед собой? Применять теорему Пифагора или говорить, что Бог всемогущ, все равно что использовать линейку для измерения кривизны Вселенной. Это, конечно, не означает, что мы не можем понять, насколько верны эти и другие самоочевидные утверждения о природе реальности. Однако проблема в том, что огромная необъятность Вселенной и чрезвычайно сложные процессы, которые мы наблюдаем, могут быть настолько ошеломляющими, что мешают нам размышлять о возможных альтернативных возможностях. Возможно, мы захотим изменить свое мнение, изменить наше понимание мира, но изменить наше восприятие сложно, поскольку большую часть того, что мы наблюдаем, невозможно узнать. Вероятно, существует миллион элементов, каждый из которых имеет триллион различных свойств. И мы не можем с уверенностью узнать об их внутреннем устройстве или их функциональном взаимодействии друг с другом. Этот факт не мешает нам замечать их, использовать наши чувства и взаимодействовать с ними, но заставляет нас очень подозрительно относиться к их происхождению и существованию. Когда мы оказываемся в подобных загадочных ситуациях, нас тревожит ощущение, что что-то не так с нашими знаниями. Мы используем такие слова, как тавтология и противоречие, для описания ситуаций, в которых существуют, казалось бы, взаимоисключающие утверждения, описывающие одну и ту же ситуацию. Это похоже на тавтологическое утверждение: «Роза – это роза – это роза», которое, очевидно, верно, и все же может использоваться как доказательство абсурдности всего биологического царства. Множество моделей опыта, которые мы воспринимаем, заставляют нас осознать что-то принципиально неправильное с нашим состоянием знаний. И мы оба озадачены и с подозрением относимся к этой «ошибке», как если бы мы оказались в положении невиновного человека, которого допрашивает полиция. Почему мы не можем просто понять реальность такой, какая она есть? Почему кажется, что законы природы созданы для нашего собственного развлечения? Это еще одна причина отсутствия рациональной связи между наукой и теологией. Обе дисциплины требуют знаний, которых мы не можем получить таким образом.

Чтобы понять кажущееся бессмысленным, должна существовать некая трансцендентная реальность, к которой не применяются законы природы. Существование Бога обеспечивает эту трансцендентную основу для понимания мира и позволяет нам признать, что мы в лучшем случае не знаем природу реальности.

Мы используем наши чувства и думаем об опыте таким образом, чтобы полностью избежать рационального аспекта работы нашего мозга. Древнегреческий философ Аристотель в своей работе «Физика» [1] утверждал, что наше восприятие мира не отражает внешнюю реальность. Его взгляд на сознание и наши умственные процессы заключался в том, что они не отражают внешнюю реальность. В своей работе он разработал совокупность знаний, касающихся подмножества природного мира, включая состав материи, движение небесных тел, изучение роста растений и животных и т. д. Его «философия» была основана на его понимании того, как эти процессы работают, и их значения для человеческого существования. Его взгляд на мир был эмпирическим, поскольку он считал, что наши наблюдения за миром природы можно объяснить только обращением к физическим процессам. Проблема заключалась в том, что он не мог объяснить, почему наши наблюдения за миром не отражают внешнюю реальность мира каким-либо объективным, научным образом. Его объяснение сознания, основанное на внешней реальности, также было неудовлетворительным.

Читать дальше