Александр Каменецкий - Фаллос Богородицы. Философский трип

Ошарашенные и огорченные, люди культуры пытались выразить свое огорчение в предельном «избиении» формы, в откровенном издевательстве над ней, поскольку форма их откровенно предала, выставив дураками и дармоедами. То же самое коснулось и заложенных в культуре смыслов – их попросту уже нельзя было воспринимать всерьез. Кульминацией этого культурного процесса стал постмодерн, объявивший любую форму и любой смысл «игровыми», ненастоящими – тем, что сейчас принято называть «фэйк».

Сквозь «игровую реальность» все более проступала пугающая, засасывающая пустота, которая небезосновательно виделась подлинной «подложкой», основой всего. Пустота растворяла любые смыслы получше серной кислоты – этот факт, однако, умные головы западных демократий ухитрились обратить себе на пользу, заявив: здесь, в размывании смыслов, человек и может обрести наконец те заветные «свободу, равенство и братство», которые со времен Французской Революции все как-то уж слишком кроваво давались населению. Свобода от смыслов, равенство перед всеразмывающей пустотой, братство всех в легкомысленном царствии всеобщей бессмыслицы – именно это вдруг показалось «волшебной пилюлей» против войн, геноцидов, гулагов и прочих прелестей, которыми был, к сожалению, так богат 20-й век. Впрочем, наслаждаться всеми этими благами следовало исключительно на сытый желудок: человек недоедающий склонен задавать нелепые вопросы и искать с голодухи всяческих смыслов. Потому в итоге было принято поистине соломоново решение: смыслы надлежало более не растворять в пустоте, а потреблять – то есть попросту жрать. Последствия всего этого хорошо известны.

Увы, господа дальновидцы проглядели одну немаловажную деталь: при анатомическом вскрытии тела душу обнаружить, увы, нельзя. Мертвое тело однозначно лишено того, чем обладает тело живое, – как «это» ни назови. Любая форма сама по себе мертва – сие было проверено и многократно доказано экспериментально. Живой форму делает смысл – то, что есть не-форма и всегда победно ускользает от скальпеля патологоанатома. Именно этим, и одним лишь этим интересуется наука метафизика – а потому, перефразируя Христа, можно смело сказать: «Предоставьте мертвым анатомировать своих мертвецов».

Но прежде, чем понапрасну тревожить медперсонал, проведем простейший эксперимент. Вот на столе лежит смартфон, а я его вижу, то бишь подтверждаю своим «видением» его неопровержимую «естьность». Констатирую факт: «Я вижу смартфон». А теперь: внимание, фокус-покус! Прежде чем выдать сие умозаключение, мне необходимо хотя бы мельком, хотя бы краешком глазка взглянуть на этого «я» и зафиксировать его «естьность». Если фокус не удается, надобно непременно звонить доктору (жалуйтесь на деперсонализацию), но обычно он все же удается на твердое «пять с плюсом» – притом сам владелец смартфона и не замечает, что за трюк он только что провернул. Есть, впрочем, и такие, которые долго и упорно учатся замечать , рискуя как минимум своим психическим здоровьем.

Здесь мы сделаем краткое отступление и совершим один небольшой лингвистический трип. Примерно 2000 лет назад в Индии был сформулирован один из величайших мемов в духовной истории человечества: «Тат твам аси». На западе эта сакраментальная формула была ловко переведена как «Я есть То» – и понеслось. Чем бы ни было загадочное «То», ему по определению полагалось быть на порядок лучше, нежели убогому «это», торчащему кажен божий день в зеркале. Из древнего мема выросла целая индустрия, предлагающая своей обширной клиентуре уже описанный нами весьма нехитрый прием: ежели я могу увидеть и осознать свое «я», стало быть – я «им» по определению не являюсь! Духовные наперсточники всех мастей с удовольствием предлагают публике всевозможнейшие варианты того, кем же «мне» теперь позволено быть, – то ли Божественным Сознанием, то ли Вселенским Светом, то ли обоими сразу. Доходы с бизнеса обширны; жаль только, что неизвестен тот благодетель человечества, которому шаромыжники обязаны были бы ежемесячно отстегивать. Ведь именно он перевел «тат твам аси» как «я есть То», допустив грубую ошибку. Корректный перевод с санскрита звучит с точностью до наоборот: « То есть я » и приводит нас с необходимостью к совершенно иным, довольно некоммерческим выводам.

Увидеть «субъект», т. е. «того, кто видит», – задача, в принципе, простая и банальная, но – кто его видит? Если зрить в корень вопроса, можно увидеть, что количество этих замечаемых краем глаза «кто», построенных в огромную очередь, весело и радостно стремится к бесконечности. Никто и никогда не нашел в этой очереди «крайнего» – тот «предельный субъект», дальше которого уже как бы ничего нет. Если исследователь действительно внимателен, он скоро обнаружит, что попросту дурачит сам себя, выставив в уме два зеркальца одно напротив другого. В игре отражений может появиться нескончаемо много маленьких монстриков, но вот вопрос: где же расположилась вся эта толпа? Не маловато ли будет ей места в одной скромных размеров голове?

Приходится признать: любой «смотрящий» на «я» не может по определению находиться ни в каком ином месте, нежели точно там, где находится само это «я», а именно – прямо здесь! Средневековые схоласты забавлялись, говорят, решением одной задачки, которая – так принято считать – выдает их, схоластов, чрезвычайную оторванность от жизни, болезненную узколобость и как следствие склонность время от времени поджаривать на кострах порядочных людей. Задачка была такая: «Сколько чертей может уместиться на кончике иглы?» Кончик иглы удивительно напоминает точку, с которой мы уже довольно долго возимся, – пускай и в переносном смысле. А что до пресловутых «чертей» – то тут, думается нам, схоласту достаточно было просто-напросто взглянуть в зеркало. Ежели некий умник додумывался все же до правильного ответа, он понимал: любое «Всё» (точнее, просто «Всё») может находиться только в одном месте, характеристики которого не отличны от характеристики точки, и пребывает оно там вкупе со своей «естьностью» и «воспринимаемостью». Ибо где еще может находиться воспринимаемость, как не «здесь»?

Подведем промежуточный итог: неопровержимая «естьность» не может быть как минимум пространственно отделена от своей неопровержимой «воспринимаемости». Это означает: нет и не может быть никакого внешего «свидетеля», пребывающего где-либо «там» по отношению к данному «здесь». Его бесполезно искать, бесполезно «выделять», бесполезно на него молиться и медитировать и даже – о ужас! – бесполезно пытаться им быть. Нельзя быть тем, чего нет, – хотя порой и страсть как хочется.

Здесь нам неминуемо придется коснуться одной «священной коровы», трогать которую без соответствующего соизволения особо уполномоченных инстанций как правило не дозволено. Это «трансцендентность». Подавляющее большинство религиозных систем строится на одном базовом тезисе: Бог (или то, что Богом считается) имеет абсолютную «естьность», но пребывает при этом принципиально «не-здесь», то бишь: трансцендентен миру (или, если угодно, Творению). Соответственно, Бога нет нигде , поскольку любое «где» обязано быть имманентным, посюсторонним. Удивительным образом в этой весьма древней и сугубо религиозной идее была с самого начала заложена тикающая бомба атеизма, которая немедленно рванула, как только настал срок.