Мераб Мамардашвили - Классический и неклассический идеалы рациональности

Можно выразить это и несколько иначе. Ускользание сознательных формаций из-под луча максимального понимания или "выполнения предельно понятого", которое определяло законосообразную траекторию вещи, происходит порождением внутренних продуктов неразложимых взаимодействий, меняющих (или заново создающих) определенную топологию, пространственно-временное расположение топологических (а не объектных) содержательностей сознания или, если угодно, хронотоп. Главное - у нас теперь есть куда поместить наши "реальные", "предметные" действия сознания, его собственную опытную реальность, для которой можно было бы строить соответствующие теоретические объекты (избегая при этом сверхфизичеокого воздействия в точке согласования и когеренции живого события знания и понимания). Именно в этом весь смысл поиска их пространственно-временного, базового слоя, пространственно-временных характеристик смысловых и символических образований. Дело в том, что это - объективные характеристики (а не ментально-понимательные). "Свое пространство", "свое время" и т. п. - термины реальных событий, а не духов или чистого ума, термины квазивещественных прорастании субъекта в мир, вместилища того "внутреннего", которое недоступно ни извне, ни интроспекции (хотя это явно живые силы, внутренний одушевляющий принцип самодеятельности), и теоретические объекты изображения которого мы не можем поместить ни там (в физике), ни здесь (в психике).

С учетом этого необходимо сформулировать и своего рода принцип неотделимости - неотделимости наших объектов-кентавров (по признаку различения "внешнего" и "внутреннего", они и не физические в классическом смысле, и не произвольно-сознательные или "переживаемые" в смысле традиционной психологии) от пространства их наблюдения (которое именно в случае отделимости от них могло быть переведено в термины внешнего абсолютного наблюдения). Они "возмущают" наблюдение: то, что до экрана, связано (не теряясь) с тем, что после экрана. Феномены сознания (или феномены реальности сознания) - первые знаки такой неотделимости. А понятие феномена - расцепление понимательно-менталистских сращений проявлений жизни сознания (.как особой опытной реальности), объективирующее последние в измерении этого феномена (в отличие о-шзмерения классического явления).

Феноменологическая редукция может быть проделана и в применении ко многим проблемам традиционного толка - например, в анализе мифа, в психологических теориях, в социологии и т. д. Я возьму лишь небольшой пример из психоанализа, где на понятии так наз. симптома четко прослеживается фиксация интересующей нас "физической", "телесной" стороны реальности сознания.

Действительно, что представляет собой симптом? Симптом есть косвенное целостное, далее неразложимое и несводимое внутри себя, т. е. по отношению .к внешнему миру, выражение чего-то другого. Например, таковым является (анализируемый Фрейдом в "Психопатологии обыденной жизни") классический пример "ляпсус лингве" - языковой монстр, "невозможное" слово типа begleidigen ("чемоданно"), образованное из двух немецких глаголов: begleiten - сопровождать и leidigen - наносить ущерб.

При нормальном (не "зафиксированном" на них) функционировании психической жизни, такие монстры обычно распадаются, не поддержанные связками синтаксиса и стилистики языка в целом, они живут летучей, короткой жизнью. Но вот предположим, что подобного рода монстры, "невозможные предметы" (напомню пространственно невозможные монстры - изображения знаменитого голландского графика Эшера) могут, во-первых, быть совершенно разными и многообразными, а не только языковыми (например, локализацией и анатомо-физиологическим "рисунком" протекания и реализации полового желания ... в пятке) и, во-вторых, будучи поддержаны какой-то общей скрытой "логикой" и внутренними смысловыми связями, оказываться устойчивыми предметными формациями, вполне независимо и материально воспроизводящими себя в потоке психической жизни (в частности - в виде визуализации деятельности). Например, те же самые "розовые слоны", которых я могу видеть каждый день и которые не распадаются в качестве побочных "отходов производства" моей психической жизни. Или так называемые "иероглифы тела", какими представляется та же пятка человеческой ноги (о которой я упоминал) и которые могут быть расписаны в нашем теле и устойчиво, вполне "телесно" существуют, как и другие, подобные им "тела" у других людей, отличающиеся от некоторого одного тела, которым мы все якобы обладаем в некоторой универсальной системе отсчета внешнего наблюдателя. Может быть, у нас у всех как раз разные (и многие) тела, в том смысле, что они все по-разному составлены из таких вот устойчивых "беглайдиген" и соответствуют разным уровням жизни сознания (или, если угодно, разным "мирам")? Ведь таковы рекуррентные симптомы и формации неврозов и психозов, таковы устойчивые архетипические сцепления символов сновидений, фантазмов детских "теорий" происхождения, "первичной любовной сцены" и т. п.

Пометим лишь пока, что, даже просто вводя такие еще неясные вопросы и допущения, даже просто гипотезу существования подобных сложностей в сознании (ставящих под вопрос классическое различение между "душой" и "телом", "внешним" и "внутренним", "сознанием" и "материей", "живым" и "неживым" и т. п.), мы уже начинаем немного приподымать завесу над тем, что перед нами, исследователями (и перед самим живым агентом событий), экранировано и через экран чего мы, по правилам классической процедуры рационального анализа, не могли бы пройти.

Мы, фактически, установили, что, в силу особого положения чувствующих и сознающих существ в системе природы, процессы наблюдения и знания обладают необратимостью - такой, что мы не можем после того, как они совершились, вполне объективно, в смысле классического правила, извне наблюдать мир, в котором продействовали или были "задействованы" схемы феноменального прощупывания, испытующего движения и который в этих последних зафиксировался в смысле возможного источника нашей информации о нем. Короче, можно выразить это так: мир не может вернуться в прежнее положение, и поэтому мы не можем знать о том, каким он был до того, как он уже измерялся, уже воспринимался, уже наблюдался. А под сомкнувшейся волной необратимости лежит определенный пробел, определенная пустота или дыра, которую мы не можем, повторяя операции и игнорируя индивидуальность и неделимую целостность результирующих явлений, пройти. Или, что то же самое, не можем разложить промежуток некоторым непрерывным образом, так, чтобы мы могли, сохраняя тождество предмета или объекта высказываний, пройти от одной точки наблюдения к другой в непрерывном реальном пространстве и времени локализации физических событий. Именно необходимость (и можно напомнить рассуждения Нильса Бора, к этому фактически относящиеся) мыслить в терминах завершенных и законченных явлений (с их уже установившейся системой отсчета и неизбежной амплифицированностью) налагает ограничения на возможности детерминистического или причинного описания в этой области.