Михаил Петров - Судьба философа в интерьере эпохи.

Она может пониматься как что-то устойчивое и статичное, вечное и неизменное. Такое понимание целостности предмета истории философии было характерно, например, для античности, для Платона и Аристотеля, а в какой-то мере и для наших курсов истории философии. В этом случае интеграция работ предшественников в историко-философское целое идет по основанию причастности к вечному и неизменному структурному образцу "истинной философии", а сама предметная область истории философии становится протяженной во времени ареной попыток постижения, приближения к образцу-парадигме по рецепту Аристотеля: "Рассмотрение истины в одном отношении трудно, в другом - легко. Это видно из того, что никто не может достичь ее надлежащим образом, но и не терпит неудачу совсем; каждый говорит относительно природы что-нибудь и поодиночке, правда, ничего не добавляет для установления истины или мало, но, когда все это собирается вместе, получается заметная величина" (Метафизика, 993 а).

Такое понимание целостности и связанной с ней парадигмы исследования философских учений прошлого на степень их приближения к идеалу предполагает, что сам исследователь обладает знанием об "истинной философии", что и дает ему право "перебирать" предшественников. Аристотель, например, постулируя сущность как четырехначальный синтез (формальная, материальная, действующая, целевая причина), тут же обращается к предшественникам: "Привлечем также и тех, которые раньше нас обратились к исследованию вещей и вели рассуждения об истинном бытии. Ибо очевидно, что и они указывают некоторые начала и причины. Поэтому, если мы переберем их учения, от этого будет некоторая польза для теперешнего исследования: или мы найдем какой-нибудь другой род причин, или больше будем верить тем, которые указываются в настоящее время" (Метафизика, 983 а).

Конечно же, и у Аристотеля, и после Аристотеля такой благородный подход к перебору предшественников - чистейшая фикция. Ни Аристотелю, ни после него никогда не удавалось обнаружить у предшественников "какой-нибудь другой род причин"; всегда находилось только то, что искали, хотя исследователи разных времен искали разное. Предмет поисков по этой парадигме исследования можно иногда датировать с точностью до нескольких лет или даже месяцев. Если, например, сравнить работы М.А.Дынника (4) и Ф.Х.Кессиди (5) о Гераклите, то Гераклит образца 1929 г. (Дынник) определенно выглядит решительным борцом за материалистическую диалектику, а Гераклит образца 1963 г. (Кессиди) более эстетичен и в принципиальном споре с пифагорейцами резко осуждает абстракционизм (5, с. 18-19,49-56).

У нас нет ни малейшего желания иронизировать по поводу таких очевидных модернизаций. Дело здесь не в исследователе, а в парадигме исследования, опирающейся на представления о некоем высшем, абсолютном, образцовом философском идеале, который совпадает, как правило, с принадлежностью самого исследователя к собственной философии или к одному из философских течений своего времени. Такая своя или принятая многими философия и принимается за идеал, по отношению к которому рассматриваются учения предшественников, ранжируются по степени приближения к идеалу. При этом хронологическая последовательность учений почти не играет роли: равноценные образцы приближения к идеалу можно обнаружить и у древних и у новых философов, так что, скажем, описания учений Демокрита, Лукреция, Гассенди в нормах этой парадигмы могут оказаться практически идентичными, различаясь только по именам и датам.

Целостность предмета истории философии может быть понята и по-другому, а именно динамически как целостность во времени, как некоторая длительность, обладающая структурой, как внутренне или внешне детерминированный процесс, преемственно протекающий с некоторой исторической глубины (начало). При таком понимании предмет историко-философских исследований смещается с того общего, что присуще различным философским учениям, если их брать "россыпью", диссоциированно, на различия между философскими учениями единой последовательности, на те "связи между", которые объединяют эти различия в целостность различенного, становятся основанием интеграции философских учений в историческую протяженность-целостность. Истинным предметом историко-философских исследований этого типа как раз и являются "связи между", жестко фиксирующие положение философских учений относительно друг друга как по основанию "раньше-позже", так и по основанию содержательной преемственности. Соответствующая этому типу исследований динамическая парадигма будет значительно отличаться от статической парадигмы первого типа. В анализе философских учений динамическая парадигма будет толкать на поиск функций целостности, которые позволили бы определить место анализируемых учений в общей протяженной по времени ассоциации всех философских учений, производность и отличие анализируемых учений от предшествующих, влияние их на последующие.

Пионером и теоретической разработки и исследовательской реализации динамической парадигмы был, бесспорно, Гегель. В конце лекций по истории философии он с полной ясностью выразил это динамическое понимание целостности предмета истории философии: "История философии не есть вслепую набранная коллекция взбредших в голову мыслей, ни случайное движение вперед. Я, наоборот, старался показать необходимое возникновение философских учений друг из друга, так что каждое из них непременно предполагает предыдущее. Общим выводом из истории философии является, во-первых, что во все времена существовала только одна философия, одновременные расхождения которой составляют необходимые стороны единого принципа; второй вывод заключается в том, что последовательность философских систем не случайна, а представляет собою необходимую последовательность ступеней этой науки; третий вывод заключается в том, что последняя философия данной эпохи представляет собой результат этого развития, его истину, воплощенную в том высшем образе, который сообщает себе самосознание духа о себе. Последняя философия содержит поэтому в себе предыдущие, включает в себя все предшествующие ступени, есть продукт и результат всех прежних философий; нельзя уже больше быть теперь, например, платоником" (6, с. 518).

Но динамическая парадигма не выступает у Гегеля в чистом виде. Идея необходимой связи начала и конца процесса развития философии, когда уже в начале мы обязаны вычленять в неразвитом виде то, что предстает развитым в результате, в "высшем образе" есть очевидный синтез динамической и статической парадигм. Выявляя "связи между", динамическая парадигма запрещает у Гегеля прямые внеисторические сопоставления учений прошлого с современностью, требуя в каждом таком случае переходно-разделительной структуры, но она не запрещает, у Гегеля даже и опирается на опосредованные сопоставления, причем в цепь таких опосредований как раз и попадают все предшествующие философские учения. В конечном счете торжествует статическая парадигма, которая "перебирает" весь уходящий в глубину веков массив философских учений и с удовольствием убеждается, что там есть лишь то, чем обладает и "последняя философия данной эпохи", что все обстоит так, как и должно быть: из желудя - дуб, из вишневой косточки - вишня, из начала философии - философия данной эпохи, то есть философия исследователя.