Моррис Коэн - Введение в логику и научный метод

При постановке вопроса о социальной потребности в научном методе правильно было бы отметить, что воздержание от вынесения суждения, присущее научному методу, сложно или даже невозможно в тех случаях, когда мы вынуждены принимать безотлагательные меры. Когда у меня горит дом, я должен действовать быстро, не откладывая: я не могу задержаться для того, чтобы исследовать все возможные причины или хотя бы приблизительно предположить вероятность тех или иных возможных реакций. По этой причине те, кто склонен действовать каким-то определенным образом, зачастую презирают тех, кто склонен к рефлексии; а некоторые ультрамодернисты, похоже, утверждают даже то, что потребность в действии гарантирует истинность нашего решения. Однако то обстоятельство, что я должен либо голосовать за кандидата X, или воздержаться от этого, само по себе не дает мне адекватного знания. Частота, с которой мы жалеем о сделанном, является лишним тому подтверждением. Таким образом, мудро организованное общество обладает средствами для взвешивания и обдумывания, прежде чем необходимость действовать станет неизбежной. Для того чтобы обеспечить наиболее тщательное исследование, должны быть рассмотрены все возможные подходы, а это значит, что требуется толерантность по отношению к тем взглядам, которые prima facie кажутся нам невыносимыми.

В общем, основным социальным условием для научного метода является широко распространенная потребность достигнуть истины, которая будет достаточно сильной, чтобы противостоять нашим склонностям крепко держаться за прежние убеждения, с одной стороны, и принимать любое новшество – с другой. Тем, кто занимается научной работой, нужен не только досуг для рефлексии и материал для экспериментов, им также нужно общество, которое уважает поиск истины и позволяет свободно высказывать интеллектуальное сомнение относительно его самых священных и укоренившихся институтов. Страх нанести оскорбление установленным догмам был препятствием для развития астрономии, геологии и других физических наук; а страх оскорбить патриотические или другие достойные чувства, по-видимому, является одной из наиболее сильных помех для научной истории и социальной науки. С другой стороны, когда общество без разбора приветствует каждое новое учение, любовь к истине заменяется стремлением к новым формулировкам.

В целом можно сказать, что безопасность науки зависит от существования людей, для которых правильность используемых ими методов важнее, чем получаемые с их помощью результаты. По этой причине плохо, когда научное исследование в области социального оказывается в руках тех, кто не готов противостоять установленному или общественному мнению.

Мы можем сформулировать это и иначе, сказав, что физические науки могут быть более либеральными, потому что мы уверены, что глупые мнения быстро элиминируются при столкновении с фактами. Однако в социальной сфере никто не может сказать, какой ущерб будет нанесен глупыми идеями, прежде чем их глупость будет, наконец, доказана. Никакая предосторожность, присущая научному методу, не сможет помешать тому, чтобы жизнь человека превратилась в приключение, и ни один ученый не знает, достигнет он своей цели или нет. Но научный метод не может позволить массам шагать более уверенным шагом. Анализ возможности любого шага или плана позволяет предсказывать будущее и заранее готовиться к его наступлению. Таким образом, научный метод минимизирует шок, вызываемый новизной, и неуверенность, вызываемую жизнью в целом. Он позволяет нам соотнести стратегии наших действий и моральных суждений с более широким взглядом, чем взгляд непосредственных физических стимулов или органических реакций.

Научный метод является единственным эффективным способом усилить любовь к истине. Он развивает интеллектуальную храбрость при столкновении с трудностями и позволяет преодолевать иллюзии, которые доставляют лишь временное удовольствие, но, в конечном счете, наносят вред. Он разрешает разногласия путем апелляции к нашей общей рациональной природе, не прибегая к внешней силе. Научный подход, даже если он похож на неприступную гору, открыт для всех. Поэтому если сектантская или фанатичная вера, базирующаяся на личном выборе или личном нраве, разделяет людей, то научный метод, наоборот, их объединяет вокруг чего-то благородного и лишенного какой-либо мелочности. Поскольку он требует отстраненности и незаинтересованности, он является самым возвышенным плодом и критерием либеральной цивилизации.

Согласно вековому сказанию, Герон, тиран Сиракуз, приказал разместить корону, сделанную из чистого золота, в храме бессмертных богов. Однако слухи заставили его заподозрить, что ювелир подмешал в нее серебро, и поэтому он обратился к Архимеду с просьбой определить, так ли это, не причинив при этом короне никаких повреждений. Принимая ванну, Архимед обратил внимание на то, что его конечности в воде казались необычно легкими и что при погружении в ванну из нее выплескивался объем воды, пропорциональный объему его тела. Способ решить поставленную задачу тотчас же стал для Архимеда очевиден, и, с восторгом выпрыгнув из ванны, он, не одевшись, побежал домой, выкрикивая на ходу: «Эврика! Эврика!».

Читатель, видимо, знает, что решение задачи зависит от суждения «твердое тело, более плотное, чем вода, будучи в нее погруженным, утратит в весе столько же, сколько весила вытесненная вода». Но как именно можем мы (или как мог Архимед) доказать истинность этого ключевого суждения? Случай с ванной не может рассматриваться в качестве окончательного основания для истинности суждения, даже если в результате него Архимед пришел к утверждению этого суждения.

С какой стороны подступиться к этому доказательству? Если читатель является современным и эмпирически ориентированным человеком, то ему может показаться, что для достижения поставленной задачи необходимо только провести несколько точных измерений веса тел в воде и без воды, подвесив их к пружинным весам. Однако Архимед был слишком мудрым ученым и хорошо знал требования доказательства, чтобы сделать нечто подобное. Во-первых, подтверждение суждения посредством измерения всегда будет лишь приблизительным. Ни одно из двух измерений не укажет в точности на одну и ту же потерю в весе и не укажет, что потеря веса в точности равна весу вытесненной воды. Во-вторых, никакое число измерений не сможет показать, что данное суждение будет истинным для всех возможных случаев, т. е. для тех случаев, которые имели место в прошлом и всех тех случаев, когда тело будет падать в воду в будущем. Как можно, имея свидетельства частных измерений, быть уверенным в том, что если твердое тело больше определенного размера или если количество воды увеличено в достаточной мере, то отношение, утверждаемое в указанном суждении, все равно будет иметь место? Читатель согласится, что метод экспериментального подтверждения не может гарантировать невозможности исключений.