Александр Перцев - Странная философия ненасилия

«Другой соблазн — это клятвы, вводящие людей в грех. Знай вперед, что это зло, и не давай никаких обетов (Мф. V, 34–37). Не присягай никогда никому ни в чем. Всякая присяга вымогается от людей для зла. Ведь если учение Христа в том, чтобы исполнять всегда волю Бога, то как же человек может клясться, что он будет исполнять волю человека? Воля Бога может не совпасть с волею человека. Идеал — не заботиться о будущем, жить настоящим часом; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться — не клясться, вперед не обещать ничего людям.» [10] [10] Христианская этика. С. 76.

В политике такая позиция означает полный анархизм. (Это послужило одной из причин отлучения Л.Н.Толстого от Русской Православной Церкви, всегда призывавшей отдать кесарю кесарево, т. е. исполнить обязанности перед государством). Но ведь и в сфере бизнеса человек тоже должен давать обязательства, заключая договор при приеме на работу — даже если он поступает на самую низшую должность. («Должность» происходит от слова «долг»!) А что говорить о руководителе, который не дает никаких обещаний ни вышестоящим, ни подчиненным, ни акционерам, ни банкам, ни государству — никому!

Как видим, заповедь «Не клянись!» сразу же определяет круг занятий человека. Он не может ни состоять на государственной службе, ни занимать ответственные должности на производстве, ни работать по договору. Собственно, остается только крестьянский труд — и не в общине, которая тоже потребует обязательств, а в роли безответственного вольного художника плуга, каковым выступал Л.Н.Толстой.

В идеале человек должен жить, абсолютно не задумываясь о завтрашнем дне — подобно птицам Божьим, которые не сеют, не пашут, но Господь их питает. Но нижний необходимый и возможный предел исполнения заповеди — не давать никаких обещаний в жизни.

В-третьих,толстовец ни при каких условиях не должен обращаться в суд — ни в какой человеческий суд, официальный или неофициальный. Ведь суд — это всего лишь цивилизованная форма мести. Раньше, когда судов не было, каждый мстил по своему усмотрению. Затем установились правовые обычаи, возникли писаные своды законов. Но суть дела не изменилась: это — та же месть, только в дозированной форме, мера которой установлена людьми. А христианин должен верить, что за все грехи, за все зло воздаст Бог. Поэтому он не должен мстить: с его стороны было бы проявлением гордыни брать на себя роль Господа. Надо терпеть обиды — и надеяться, что ты будешь отомщен.

«Третий соблазн — это месть, называющаяся человеческим правосудием; не мсти и не отговаривайся тем, что тебя обидят — неси обиды, а не делай зла за зло (Мф. V, 38–42). Идеал — никогда ни для какой цели не употреблять насилия; заповедь, указывающая степень, ниже которой вполне возможно не спускаться, — не платить злом за зло, терпеть обиды» [11] [11] Христианская этика. С.76. .

Педант непременно заметил бы, что строго логический порядок выстраивания заповедей здесь нарушается. Ведь все четыре заповеди даны Христом для того, чтобы обеспечить ненасильственную жизнь. А третья заповедь состоит в том, чтобы в идеале не употреблять насилия ни для какой цели. Минимум же исполнения заповеди — по сути, то же самое: не платить злом за зло. Здесь, возможно, Л.Н.Толстому не хватило фантазии. А еще вероятнее — он просто не решил, до какой минимальной степени можно выполнять судебные решения. Или при каком максимуме вреда нужно обращаться в суд. Только лишь тогда, когда у тебя убьют ребенка? Или все-таки можно и тогда, когда сожгут твой дом? (Но уж, конечно, не при меньшем ущербе…)

В-четвертых, толстовец не должен различать людей по национальностям, и это позволит избежать национальных конфликтов. (Одно из двух: либо Л.Н. Толстому не приходилось задумываться над тем, что делать, если ты и твои собратья не различают национальностей и ко всем относятся с равной любовью, а вот представители какой-то иной национальности отнюдь не достигли такой же степени морального совершества и прекрасно национальности различают, да еще и различают с оружием в руках; либо Л.Н. Толстой в гордыне своей надеется в ближайшее время распространить толстовство по всему миру и отучить, таким образом, отучить от различения национальностей всех… К тому же на практике неразличение национальностей оборачивается вовсе не гуманизмом, а ущемлением интересов национальностей малых: их культуру надо поддерживать специально, но как ее поддерживать, если мы не различаем национальностей малых и больших?)

«Четвертый соблазн — это различие народов — вражда племен и государств. Знай, что все люди — братья и сыны одного Бога, и не нарушай мира ни с кем во имя народных целей ( Мф. V, 43–48). Идеал — любить врагов, ненавидящих нас; заповедь, указывающая степень достижения, ниже которой вполне возможно не спускаться, — не делать зла врагам, говорить о них доброе, не делать различия между ними и своими согражданами» [12] [12] Христианская этика. С. 76. .

Здесь тоже далеко не все ясно. Мы не должна делать различия между врагами и своими согражданами. Но как же не делать этого различия, когда оно уже сделано — и какие-то люди квалифицируются как враги, а какие-то — как наши сограждане. Заметим, что квалификация проводится по разным основаниям, как у детей: «Один — в ботинках, а другой — блондин». Одни — враги, другие — наши сограждане. Логично было бы сказать: одни- враги, другие — друзья. Но это — не просто логическая ошибка. Это — оговорка, разбалтывающая суть дела: наши сограждане — всегда друзья, а граждане других государств — враги.

Куда последовательнее было предложить вообще не создавать образ врага — не делать абсолютно никаких национальных различий между людьми, никого не считать врагом, инородцем, иноземцем, иноверцем.

Л.Н.Толстой движется в этом направлении. Он признает — в духе рационалистов и просветителей — что есть одно человечество с общечеловеческими ценностями и идеалами. Но просветительство его не устраивает (по причинам, о которых мы скажем позднее) — и он заявляет о необходимости единой религии для единого человечества. Более того: он полагает, что такая единая религия уже сущесвует:

«Но разве есть истинная религия? Все религии бесконечно различны, и мы не имеем права ни одну назвать истинной только потому, что она более подходит к нашим вкусам, — скажут люди, рассматривающие религии по их внешних формам, как некоторую болезнь, от которой они чувствуют себя свободными, но которой страдают еще остальные люди. В календарях значится, в отделе статистических сведений, что вер, исповедуемых теперь обитателями земного шара, — 1000. В числе этих вер предполагается буддизм, браманизм, конфуцианство, таосизм и христианство. — Вер 1000, и люди нашего времени совершенно искренно верят в это. Вер 1000, все они вздор, — что же их изучать?