Имре Лакатос - Фаллибилизм против фальсификационизма

Это явление было описано в превосходной статье Уэвелла [20], но он не смог объяснить его методологически. Вместо того, чтобы признать победу прогрессивной ньютоновской программы над регрессивной картезианской программой, он полагал, что это была победа доказанной истины над ложностью. Подробнее см. [98], общее обсуждение проблемы демаркации между прогрессивной и регрессивной редукцией см. [168].

[161]. гл. 22 [русск. перев., с. 117].

[161], р. 107.

См. об этом [161], гл. 29 [русск. перев., с. 138].

Агасси утверждает, что этот пример показывает, что мы можем «удерживать гипотезу перед лицом известных фактов, надеясь на то, что факты сами приладятся к теории, а не придется искать другой путь» ([4], р. 18). Но каким образом приладятся факты? При каких особых условиях теория выигрывает спор? Агасси не отвечает на этот вопрос.

Понятно, что решение использовать некоторую монотеоретическую модель имеет жизненное значение для наивного фальсификациониста, позволяя ему отбросить теорию единственно на основании экспериментальных данных. Это соответствует неизбежному для него строгому различению (по крайней мере, а проверочных ситуациях) двух компонентов научного знания: проблематичного и непроблематичного. И когда он предлагает свою дедуктивную модель критицизма, то в ней именно теория рассматривается как проблематичное знание.

Надо ответить на возможное возражение: “Природа не нужна для того, чтобы узнать о противоречивости ряда теорий. В отличие от ложности, противоречивость может быть установлена и без ее помощи”. На самом деле «НЕТ», произнесенное Природой, в рамках монотеоретической методологии принимает форму усиленного “потенциального фальсификатора”, то есть предложения, которое, так сказать, приписывается Природе и которое является отрицанием нашей теории. В рамках плюралистической методологии «НЕСОВМЕСТИМО» как возглас Природы обретает статус “фактуального” высказывания, сформулированного в свете одной из участвующих в игре теорий, произнесенного, по нашему мнению, Природой; будучи добавленным к предложенным теориям оно превращает их связку в противоречивую систему.

Например, в ранее приведенном примере можно попытаться заменить теорию гравитации, затем — радио-оптику; мы выбираем такой путь, который дает более впечатляющий рост знания, более прогрессивный сдвиг проблем.

Критицизм не предполагает вполне четкой дедуктивной структуры — он создает ее. (Кстати, это основная идея моей работы [92]).

Классическим примером может служить отношение Ньютона к Флэмстиду, первому королевскому астроному. Так, Ньютон посетил Флэмстида 1 сентября 1694 года, работая в то время над своей лунной теорией. Он предложил Флэмстиду переинтерпретировать некоторые из его данных, так как они противоречили его, Ньютона, теории, причем он точно разъяснил астроному, как это сделать. Флэмстид согласился с Ньютоном и написал ему 7 октября: «С тех пор, как Вы возвратились домой, я проверял наблюдения, которые мною применялись в решении наиболее важных уравнений земной орбиты; рассматривая положения Луны в разные моменты времени, я нашел, что Вы можете вычесть из них примерно 20'' ( если, как Вы уверены, Земля наклонена в ту сторону, на которой в это время находится Луна). Таким образом, Ньютон постоянно критиковал и корректировал «наблюдательные» теории Флэмстида. Например, он предлагал ему более стройную теорию рефракции в земной атмосфере. Флэмстид соглашался с этим и скорректировал свои первоначальные «данные». Можно понять постоянное унижение и постепенно нараставшую ярость этого крупного наблюдателя, чьи данные подвергались критике и улучшались человеком, который, по собственному признанию, сам не делал никаких наблюдений. Именно это чувство, как я догадываюсь, привело в конце концов к злобным личным нападкам.

То же самое относится к решениям третьего типа. Если мы отбрасываем стохастическую гипотезу только, когда имеем другую, заменяющую ее в указанном смысле, то точная форма «правил отбрасывания» становится менее важной.

[157]. Vol. 2, гл. 23, р. 218; [русск. перев. т. II, с. 252].

Агасси, следовательно, неправ, утверждая, что «данные наблюдения могут считаться ложными, а потому проблема эмпирического базиса устранима» ([4], р 20).

[56], р. 226; [русск. перев, с. 423].

см.: [94].

Айер, кажется, был первым, кто приписал догматический фальсификационизм Попперу. (Айеру также принадлежит «миф; по которому попперовская «определенная опровержимость» является критериев не только эмпирического характера высказываний, но и осмысленности; см.: [7]. гл. 1, р. 38.2-е изд). Даже сегодня многие философы (см.: [80] или. (138]) обрушивают свою критику на чучело Поппера 0. Мидоуэр [118] назвал догматический фальсификационизм «одной из сильнейших идей» попперовской методологии. Нагель в рецензии на книгу Мидоуэра критиковал ее автора за то, что тот чересчур полагается на утверждения Поппера [138, р. 70]. Своей критикой Нагель пытается убедить Мидоуэра в том, что «фальсификация не обладает иммунитетом от человеческих ошибок» (см.: [116]. р. 64). Но и Нагель, и Мидоуэр плохо прочитали Поппера: в его «Логике открытия» дана наиболее сильная критика догматического фальсификационизма. Ошибка Мидоуэра простительна: на блестящих ученых, чьи теоретические способности страдали от тирании индуктивистской логики открытия, фальсификационизм, даже в его догматической форме, должен был произвести потрясающее впечатление освобождения. (Помимо Мидоуэра, другой Нобелевский лауреат, Экклз под влиянием Поппера изменил свое вначале скептическое отношение к смелым фальсифицируемым умозрениям; см.: [41], р. 274–275).

[158].

[161], р. 242 и далее; [русск. перев., с. 365].

[163], р. 38; [русск. перев., с. 247).

Если у читателя возникнут сомнения относительно правильности моей трактовки критерия демаркации Поппера, ему стоит перечесть соответствующие главы [161], пользуясь при этом замечаниями Масгрейв [133]. Последняя работа направлена против Бартли, который ([8]), ошибочно приписал Попперу критерий демаркации наивного фальсификационизма.

В [154] Поппер главным образом выступал против уловок ad hoc, протаскиваемых исподтишка. Поппер (вернее, Поппep 1) требует, чтобы замысел потенциально негативного эксперимента был представлен вместе с теорией, с тем чтобы смиренно подчиниться приговору экспериментаторов. Из этого следует, что конвенционалистские ухищрения, которые уже после такого приговора позволяют исходной теории выкрутиться задним числом и увильнуть от его исполнения, должны быть отвергнуты ео ipso (в силу этого ( лат. ) — Прим. перев. ). Но если мы допускаем опровержение, а затем переформулируем теорию при помощи уловок ad hoc, мы можем допустить ее уже как «новую» теорию; и если она проверяема, то Поппер 1принимает ее для того, чтобы подвергнуть новой критике: «Всякий раз, когда обнаруживается, что некоторая система была спасена с помощью конвенционалистской уловки, мы должны снова проверить ее и отвергнуть, если этого потребуют обстоятельства ([161], гл. 20; русск. перев., с. 110).