Фридрих Фёрстер - Образ жизни, который мы выбираем

В таких случаях тоже нередко говорят о «патологии», сводя к ней все несчастья. Во всех нас где-то сидит скрытая патология, которая как некая капсула или спора тихо переходит из поколения в поколение. Раскроется ли она, даст ли росток болезненной страсти, часто зависит от того, коснется ли ее черта характера, благоприятная для ее развития. Многие формы моральной деградации связаны в своих проявлениях с ярко выраженной патологией. Но при ближайшем рассмотрении становится очевидным, что развитие патологии лишь было подстегнуто извращенной моралью, такими ее частыми проявлениями, как лживость, себялюбие, чувственность, высокомерие. С помощью самопознания, познания своей семьи, изучения собственной генеалогии мы можем научиться предупреждать такие напасти, по мелким и крупным чертам характера обнаруживая в самих себе губительные склонности наших предков, а затем, объявив им войну, с величайшей бдительностью заняться самосовершенствованием в прямо противоположном направлении.

Значительным препятствием на пути такого очищения и освобождения является нездоровый и ограниченный культ семьи, в плену у которого находятся многие люди. Кто-то считает собственную расу духовной и нравственной элитой человечества и даже ночью, оставшись наедине с собственными мыслями, не в силах признаться себе, что в его собственной семье действуют темные силы, разрушающие жизнь, сбрасывающие целые поколения с высот света во тьму.

Такая тупая и самодовольная привязанность к собственной семье – самые верные признаки приближающейся гибели, потому что они парализуют те громадные силы освобождения и очищения, которые проистекают только из здорового самопознания и хорошего знания особенностей предков.

В почитании предков, конечно же, есть здоровое зерно. Но наивные и не очень четкие семейные амбиции у современных людей не имеют ничего общего с точными знаниями о том, кто и какими были наши предки. Потому что эти знания некогда состояли в том, что люди погружались в великие, образцовые характеры своих прямых предков, помнили их высказывания, свято хранили их традиции и обычаи, тем самым защищаясь от губительных черт семейной наследственности. Сегодня для такого осознания прошлого людям не хватает ни времени, ни покоя, ни почитания старших. И тогда семейная гордость становится семейной глупостью, а отдельный человек, рассматривающий свою самостоятельность по отношению к собственной семье как свое высшее благо, будет более чем когда-либо подчинен позывам собственной крови.

Сказанное здесь об особенностях семьи в той же мере относится и к нациям. В каждой нации наряду с великими и ценными качествами также есть определенные дефекты и слабости, глубоко коренящиеся в природной предрасположенности и истории этой нации. Но эти опасные предрасположенности только там неизбежно гибельны для отдельно взятого человека, где размытые патриотические амбиции препятствуют национальному самопознанию, делая невозможным четкое отделение действительно великих традиций от роковых недостатков, пороков и однобоких воззрений. Но там, где всякого рода ограниченность и недостатки национального характера и темперамента становятся предметом глубокого самоанализа, где не только упиваются величием собственной нации, но еще и живо представляют себе достойные подражания особенности других стран и народов, там совершается великое дело национального освобождения – неуклонное освобождение нации от ее собственной испорченности!

Высшая стойкость состоит в том, чтобы молча сносить чужую вину и остаться незапятнанным ею. Но несравненно выше и благороднее молча искупить чужую вину собственным страданием и загладить чужие грехи своими добрыми делами. Над таким начинанием сияет тайна Агнца Божьего…

В доме, где есть люди, громко топочущие при ходьбе, должны быть и другие – те, что ходят очень тихо. А в доме, где есть люди, нечисто живущие и грязно говорящие, тоже должны быть другие – те, чьи души белы как снег. В семье, над которой нависло проклятие легкомыслия, должен быть хотя бы один человек, пунцово краснеющий от стыда за своих близких. Однажды он станет светилом в мире совести. А в доме, из которого вышли и пошли гулять по белу свету алчность и себялюбие, должна проснуться душа, которая попытается искупить все это примером неисчерпаемой любви. Сколько наших грехов приходится искупать другим людям, сколько раз за нашу вину приходится расплачиваться другим, а мы все еще никак не хотим понять, что должны иной раз взять на себя искупление чужой вины?

Невыносимые, запутанные и безрадостные отношения в семье станут сносными, только если рассматривать их в свете сказанного выше, а не тупо и беспомощно испытывать на себе все то, что члены семьи выливают на своих же близких и других людей.

Каждый неверный шаг, каждое проявление высокомерия, каждый порок в истории собственной семьи думающий человек должен воспринимать как призыв самым решительным образом воспитывать в себе прямо противоположные качества, чтобы его пример укрепил и спас больше людей, чем было тех, кто был сбит с толку и кому был нанесен вред по вине его живых и уже почивших близких. Конечно, такое искупление должно проходить под знаком смирения. Если искупление вины приведет к высокомерию, награды за него не будет.

Ифигения Гёте – символический образ такого искупления. Благородным женщинам в каждом доме предоставляется возможность героической энергией терпения и молчаливого свершения снять проклятие варварского наследства с близких и вновь вымыть дочиста запачканные жилища.

«Мы приручаем львов и тигров, – говорит Плутарх , – но спускаем наши дикие страсти как хищных животных на наших ближайших домочадцев». Очень легко загонять чужих львов и тигров в бумажные клетки пацифистских теорий. Но очень трудно посадить на цепь хищников, живущих в собственной душе, и улаживать разногласия с домочадцами без львиного рыка, хлопанья дверьми и повышения кровяного давления. Разрешать конфликты, возникающие вследствие разности характеров и привычек, избегая тяжких нарушений мира и спокойствия в доме, обходясь без объявления войны.

Муж с женой спорят о том, что более уместно в отношении трудновоспитуемого ребенка – мягкость или строгость. Чем закончится спор – согласием и миром или диктатом с последующим тайным бунтом и возмущением? А может быть, «Тридцатилетняя война» так и будет продолжаться? Муж и жена спорят о том, кто из двух спорящих детей прав, нападая друг на друга гораздо агрессивнее, чем сами дети. И вообще: сколько взрослых, начинающих спор, после – каждый в своей комнате – со стыдом будут вынуждены признаться себе, что ни на миллиметр не выросли с тех пор, как были детьми! Во время двух мировых войн у всех народов нашлись взрослые, которые говорили и писали друг против друга на уровне двенадцатилетних уличных мальчишек. С тех пор в общении людей в собственных четырех стенах то и дело строчат пулеметы, взрываются гранаты, ведется лживая пропаганда.