Луи Альтюссер - За Маркса

Е) Из сказанного следует вывод: ни амнезия, ни ирония, ни отвращение, ни самодовольство не имеют ничего общего с критикой.

«Основная характерная черта произведения заключается именно во внезапных проявлениях истины, которая еще не получила окончательного определения… El Nost Milan — это драма вполголоса, драма, постоянно рассказываемая и продумываемая заново, которая, все снова и снова изменяясь, постепенно становится все более однозначной, которая состоит из одной серой линии, очертания бикфордова шнура. Как раз поэтому несколько наиболее значимых восклицаний Нины и ее отца кажутся особенно трагическими… Для того чтобы подчеркнуть эту скрытую структуру пьесы, было решено отчасти изменить ее конструкцию. Благодаря объединению второго и третьего действий четыре действия, предусмотренные Бертолацци, были сведены к трем…» (презентация спектакля).

Не следует думать, что это самоузнавание не подчиняется требованиям, которые в конечном счете определяют судьбу идеологии. Действительно, искусство есть одновременно и воля к самоузнаванию, и самоузнавание как таковое. Поэтому то единство, которое я (в общих чертах) принимаю здесь как предпосылку для того, чтобы сузить границы исследования, — эти разделяемые общие мифы, темы, стремления которые обеспечивают возможность представления как культурного и идеологического феномена, — это единство в своих истоках есть в той же мере желаемое или отвергаемое единство, как и единство закрепленное. Другими словами, в театральном и даже в любом эстетическом мире идеология никогда не перестает быть местом споров и сражений, в котором глухим или гулким эхом отдаются шум и потрясения политических и социальных битв человечества. Разумеется, может показаться странным, что, стремясь дать объяснение зрительского поведения, я выдвигаю на первый план чисто психологические процессы (такие, как идентификация), — ведь известно, что их эффекты порой подвергаются радикальному отрицанию: есть и такие зрители, которые не желают ничего слышать до того, как поднимется занавес, и которые даже после начала спектакля отказываются узнавать себя в предлагаемом им произведении или в его интерпретации. Найти соответствующие примеры нетрудно: имя им легион. Разве итальянская буржуазия не отвергла Бертолацци, разве не превратила она его в жалкого неудачника? И разве здесь, в Париже, в июне 1962 г. не был он вкупе с Стрелером подвергнут осуждению директорами сознания «парижской» публики, которые вынесли свой приговор, не выслушав его по — настоящему — в то время как в Италии широкая народная аудитория приняла и признала его?

Имеется в виду статья Ф. Энгельса «Наброски к критике политической экономии», написанная им в конце 1843 г. — январе 1844 г. и опубликованная в том же году в «Немецко — французском ежегоднике» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч., т. 1, с. 544–571). — Прим. пер.

Р. Гароди: «…вполне понять, что мы рискуем выбросить за борт, когда недооцениваем гегелевское наследие в мысли Маркса: не только ранние работы Маркса, работы Энгельса и Ленина, но и сам «Капитал»» (R. Garaudy, A propos des manuscrits de 44, Cahiers du communisme, p. 118 (mars 1963)).

Г. Мюри: «…мне не кажется обоснованным признание того, что он (Л. А.) не без излишнего шума предложил новое понятие, для того чтобы высказать истину, известную со времен Маркса и Энгельса. Более вероятно то, что ему показалось необходимым настаивать на существовании непреодолимого разрыва между детерминацией со стороны базиса или инфраструктуры и надстройки или сверхструктуры. Именно поэтому он отказывается менять местами полюсы противоречия между гражданским обществом и государством, о котором идет речь у Гегеля, делая, подобно Марксу, гражданское общество доминирующим полюсом, а государство — явлением, феноменом этой сущности. Между тем это решение, искусственно введенное в диалектику истории, делает для него невозможным увидеть то, как сам внутренний принцип капитализма в его специфическом противоречии порождает посредством своего собственного развития более высокую стадию империализма, неравномерность прогресса и необходимость наиболее слабого звена…» (La Pensée, avril 1963, Matérialisme et Hyperempirisme, p. 49). P. Гароди: «Хотя опосредования могут быть бесконечно сложными, человеческая практика едина, и именно ее диалектика представляет собой движущий принцип истории. Скрывать ее за (действительным) многообразием «сверхдетерминаций» значит затемнять наиболее существенное содержание «Капитала», который в первую очередь является исследованием этого главного противоречия, этого фундаментального закона развития буржуазного общества. Но как тогда возможно мыслить объективное существование основополагающего закона развития нашей эпохи, закона перехода к социализму?» (р. 119).

Свести счеты. Именно это выражение Маркс употребляет в предисловии к работе «К критике политической экономии» (1858), когда, мысленно возвращаясь к своей встрече с Энгельсом, которая произошла весной 1845 г. в Брюсселе, и к работе над «Немецкой идеологией», он говорит о сведении счетов (Abrechnung) с «нашей прежней философской совестью». В послесловии ко второму изданию «Капитала» речь также явно идет об этом сведении счетов, которое предполагает признание долга, а именно признание «рациональной стороны» гегелевской диалектики.

Разумеется, эта проблема поставлена здесь не в первый раз! В настоящее время она представляет собой предмет имеющих большое значение трудов марксистских исследователей в Советском Союзе и, насколько мне известно, в Румынии, Венгрии, ГДР, а также в Италии, где она послужила поводом для появления исторических и теоретических работ, представляющих значительный научный интерес (делла Вольпе, Росси, Колетти, Меркер и т. д.)

Мюри совершенно справедливо указывает: «Мне не кажется обоснованным признание того, что он… предложил новое понятие, для того чтобы выразить истину, известную со времен Маркса и Энгельса» (op. cit.).

«Логику Гегеля нельзя применять в данном ее виде; нельзя брать как данное. Из нее надо выбрать логические (гносеологические) оттенки, очистив от Ideenmystik; это еще большая работа» (Ленин В. И. Философские тетради // Ленин В. И. Избр. соч., т. 5, ч. 2, с. 210).

«Правильность этой стороны содержания диалектики (речь идет о «тождестве противоположностей» — Л. А.) должна быть проверена историей науки. На эту сторону диалектики обычно (например, у Плеханова) обращают недостаточно внимания: тождество противоположностей берется как сумма примеров («например, зерно»; «например, первобытный коммунизм». То же у Энгельса. Но это «для популярности»…), а не как закон познания (и как закон объективного мира)» (там же, с. 275) (курсив Ленина— Л. А.).