Андре Конт-Спонвиль - Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Но вернемся к великодушию. Бесспорно, солидарность способна вызывать великодушие и служить ему побудительным мотивом. Но солидарность становится по-настоящему великодушной только при условии, что выходит за рамки интересов – даже осознанных и разделяемых с другими. Иными словами, только при том условии, что она выходит за рамки солидарности! Если бы, например, я видел свой интерес в защите детей из стран третьего мира, то для помощи им мне не понадобилось бы никакое великодушие – вполне хватило бы ясности ума и осторожности. В 1960-е годы католическое движение выдвинуло лозунг: «Бороться с голодом, чтобы сохранить мир». Молодежь была им шокирована. Чувство великодушия подсказывало, что подобный торг омерзителен. Было ли это заблуждением? Не знаю. Во всяком случае, если бы мы действительно поверили, что в этом заключается наш интерес, мы бы так и сделали (мы же не идиоты!), но сделали бы вовсе не из великодушия. Тот факт, что мы почти ничего не сделали, доказывает, что наш подлинный интерес не имел с этим планом ничего общего. Следовательно, заявляя обратное, мы лицемерим. Мы не слепцы и не глупцы, и объяснить наше поведение неведением нельзя. Его можно объяснить только эгоизмом. Нам не ума не хватило – нам не хватило великодушия.

Не хотелось бы все сводить к деньгам, поскольку есть много других вещей, которыми можно делиться, но признаем: деньги имеют то неоспоримое достоинство, что легко поддаются счету. Например, вполне правомерен следующий вопрос: какой процент своих доходов ты жертвуешь в пользу тех, кто беднее или несчастнее тебя? Оставим в стороне налоги – мы же не платим их добровольно. Оставим в стороне родственников и близких друзей – любовь гораздо лучше, чем великодушие, объясняет, почему мы столько делаем для них (их счастье – это наше счастье). Я, конечно, немного упрощаю. В вопросе с теми же налогами тоже можно проявить великодушие – если, принадлежа к среднему или обеспеченному классу, человек голосует за партию, которая твердо намерена эти налоги увеличить. Но это встречается настолько редко, что мало кому удается проявить подобное великодушие. Все наши партии, дружно обещая снижение налогов, тем самым демонстрируют, какой кредит доверия они оказывают нашему великодушию. Меня считают пессимистом. Но разве не очевидно, что все наши политики – еще большие пессимисты, что бы они там ни говорили, и по гораздо более весомым причинам?

Что касается родственников и хороших друзей, то здесь мы наблюдаем примерно то же самое. Исключить из взаимоотношений с близкими всякое великодушие значило бы упрощать сверх всякой меры истинное положение вещей. Разумеется, счастье моих детей делает меня счастливым и служит необходимым условием моему счастью, но это не исключает того, что их желания могут идти вразрез с моими, их игры могут мешать мне работать, не давать мне отдыхать и так далее. Это предоставляет мне неисчислимое количество возможностей проявить к ним великодушие. Но я имею в виду не это. Я затронул денежный вопрос и в связи с ним хочу обратиться к семейному бюджету. Итак, повторим: какой процент ваших семейных доходов вы расходуете на траты, диктуемые великодушием? Иначе говоря, на финансирование счастья других людей, помимо лично вас и ваших близких? Каждый даст на этот вопрос свой ответ. Но я уверен, что никто не назовет цифру больше 10 процентов. А большинство признает, что она не дотягивает и до одного процента. Конечно, я понимаю, деньги – это еще не все. Но каким-таким расчудесным способом мы вдруг превратимся в само великодушие, чтобы щедро расточать помощь в других областях, не связанных с деньгами и не поддающихся точной количественной оценке? Почему мы должны распахивать сердце охотнее, чем кошелек? Гораздо правдоподобнее обратное. И как узнать, на самом ли деле та малость, которой мы делимся, исходит из великодушия, а не из стремления к моральному комфорту, купленному низкой ценой? Итак, великодушие относится к числу великих добродетелей потому, что его ростки в нашей душе слишком слабы. Эгоизм всегда сильнее, так что великодушие чаще всего замечают именно в силу его отсутствия. Человеческое сердце пусто и полно отбросов, сетует Паскаль. Почему? Потому что чаще всего оно наполнено собой.

Но следует ли проводить грань между любовью и великодушием? Следует ли противопоставлять одно другому? Да, великодушие может выступать и в виде, далеком от любви, зато любовь почти всегда великодушна, во всяком случае по отношению к любимому и на то время, что длится любовь. Следовательно, великодушие, не сводясь к любви, тяготеет к ней и в своем высшем выражении сливается с любовью. Можно отдавать, не любя; нельзя любить, не отдавая. Допустим. Но все-таки, что это будет – любовь или великодушие? Это вопрос определения, и я не намерен упираться в слова. Между тем мне никогда и в голову не придет чувствовать себя великодушным по отношению к собственным детям, тем более принуждать себя к этому. Я слишком их люблю и слишком за них волнуюсь, чтобы обманываться. То, что ты делаешь для детей, ты делаешь и для себя. Да в чем же тут добродетель? Она не нужна, потому что вполне достаточно любви. И какой любви! Почему так происходит? Почему я так горячо люблю своих детей и так мало – чужих? Именно потому, что это мои дети, и в них я люблю себя. Где здесь великодушие? Его нет. Есть эгоизм – разбавленный, переориентированный, родственный. Что касается иной любви, любви, освобожденной от бремени эго, любви святых и блаженных, то я вовсе не уверен, что она больше расскажет нам о великодушии, как и великодушие – о ней. Может, с великодушием та же история, что и со справедливостью? Разве любовь не превосходит и то и другое, не вмещаясь в их рамки? Когда ты отдаешь любя, что тобой движет – великодушие или любовь? Даже любовники не заблуждаются на этот счет. Содержанка может рассуждать о великодушии своих клиентов или покровителей. Но любимая женщина? Любящая женщина? А уж святые… Был ли великодушным Христос? Разве подходит ему эта характеристика? Сомневаюсь. Кстати сказать, в христианской традиции, например у бл. Августина или св. Фомы Аквинского, о добродетели великодушия ничего не говорится. Как не упоминали о нем и древнегреческие или древнеримские мыслители. Возможно, это вопрос лексики? В латинском языке существовало слово generositas , которое иногда означало «великодушие» (чтобы избежать употребления более пафосного греческого megalopsuchia ), хотя вообще-то его собственное значение было «родовитость», «породистость». Но, как бы там ни было, к любви ни то ни другое не имеет никакого отношения.

Мы уже говорили, что великодушие – это добродетель щедрости. Можно делиться с другими деньгами, можно – душевным теплом. Но отдать другому можно только то, чем сам располагаешь, и при условии, что согласен с этим чем-то расстаться. В этом смысле великодушие неразрывно связано с одной из форм свободы и самоконтроля, которые у Декарта являются главным содержательным наполнением понятия. Декарт рассуждает о страсти и добродетели. Вот что он пишет в своем трактате «О страстях души»: