Виктор Тростников - Вера и разум. Европейская философия и ее вклад в познание истины

3. Прагматизм. Для этого философского учения основным жизненным стимулом является воля, а конкретнее, воля к достижению поставленной цели , а на место «добра» или «блага» ставится «успех». Основатель прагматизма американец Джон Дьюи (1859–1952) провозгласил, что задачей философии должны быть не поиски каких-то отвлечённых истин, а «переработка проблемной ситуации в разрешённую». Иными словами, единственное, с чем нужно серьёзно считаться, – это польза. Если понимать это слово в самом широком смысле, это, может быть, и верно (вспомним Толстого: «Философия даёт наилучшие ответы на вопросы о значении человеческой жизни и смерти»), но в прагматизме оно понимается в узком, чисто практическом смысле. А встав на путь такого истолкования, не избежать того, чтобы идти по нему до логического конца, который состоит в необходимости сделать пользу измеримой величиной. Американское общество так и поступило, и единицей измерения пользы, а значит и успеха, естественным образом сделался у него доллар. Так «категорическим императивом» в Соединённых Штатах, а потом и на всём Западе стали два слова: «Make money!» («Делай деньги!»). Что же, значит, западная цивилизация пошла по пути, указанному Джоном Дьюи, то есть философия прагматизма, в отличие от признавших свой «роковой неуспех» неопозитивизма и экзистенциализма, восторжествовала? Нет, здесь иная причинно-следственная связь: не общество пошло за Дьюи, начитавшись его работ, а Дьюи в своих работах возвёл в ранг философии то мировоззрение, которое стихийно давно уже овладело сознанием западного общества и превратило его в царство чистогана, а людей, в нём живущих, – в «consuming animals», потребляющих животных. А общество потребления, поощряемое философией прагматизма, упраздняет эту философию как идейную основу жизни, так как по законам рынка развивается в сторону безграничного расширения спектра предлагаемых товаров и услуг, в том числе интеллектуальных, то есть в сторону плюрализма. Это общество само собой эволюционирует в направлении удовлетворения любых потребностей, и чем разнообразнее эти потребности, тем ему лучше, ибо тем успешнее идёт торговля. Удовлетворяя вначале естественные потребности покупателей, оно на какой-то стадии развития полностью их насытило и, после некоторого колебания, перешло к удовлетворению и противоестественных потребностей, откликаясь предложением на спрос всяческих извращенцев – гомосексуалистов, лесбиянок, педофилов, сатанистов, оккультистов, наркоманов и тому подобное. Этот «великий перелом» произошёл в 1960-х годах и был ознаменован сразу тремя событиями: убийством Мартина Лютера Кинга, после которого цветные перешли в Соединённых Штатах из дискриминируемой группы населения в привилегированную; «сексуальной революцией» доктора Альфреда Кинси; бунтом левых сил во Франции против традиционного государственного порядка, приведшим к свержению олицетворявшего этот порядок президента де Голля. Это был конец протестантской цивилизации и наступление постпротестантской. И эта новая западная цивилизация моментально обзавелась и новой философией – постмодернизмом.

Что это такое? Неудачное название сбивает с толку. Под «модернизмом» здесь понимается не стиль модерн начала XX века, а «современность», Новое время, ценности протестантской цивилизации – пуританская мораль, личный аскетизм, добросовестность в труде, вера в «прогресс», антропоцентризм. От всего этого постмодернизм, по его собственным словам, «дистанцируется». Дух этой философии – децентрализация, вседозволенность, полная толерантность, свобода прихотей в любой сфере, включая духовную. Это порождает существенное расширение диапазона спроса и даже появление искусственных видов спроса, разжигаемых ничем не ограничивающей себя рекламой. Постмодернизм люто ненавидит всякие сдерживающие факторы, называя их «тоталитаризмом». При появлении даже малейшего намёка на организующее и дисциплинирующее начало, на какую-то определённость от терпимости постмодернизма не остаётся и следа, и плюрализм, к которому он призывает, сразу куда-то пропадает. Допустимость любых идей, которую он кладёт во главу угла, распространяется в действительности отнюдь не на любые идеи: идея недопустимости вседозволенности им категорически не допускается.

Так что же такое, всё-таки, постмодернизм? Конечно же, это не философия в традиционном понимании этого слова, ибо он отвергает всё традиционное. Философия всегда была стремлением познать истину, постмодернизм высмеивает всякого, кто верит в существование истины. Постмодернизм – это последняя попытка воздвигнуть здание всемирной культуры на природных человеческих началах. Предыдущие попытки взять в качестве этих начал разум, чувства и волю провалились, ибо неопозитивизм, экзистенциализм и прагматизм пришли в конечном счёте к самоотрицанию, задолго до этого предсказанному Соловьёвым. Постмодернизм избирает жизненным началом идею потакания ничем не сдерживаемым, а напротив, разжигаемым прихотям рыночного общества, но эта идея тоже обречена на «роковой неуспех», поскольку, ставя под сомнение претензию всякого учения на истинность, постмодернизм должен усомниться и в собственной истинности.

Русские философы, не так прочно забывшие о Христе, искали другой способ выхода из кризиса – возвращение к безусловному началу. Стремлением вернуться к нему проникнуты произведения крупнейших наших философов Серебряного века (конец XIX – начало XX): Николая Александровича Бердяева (1874–1948), Сергея Николаевича Булгакова (1871–1944) и Павла Александровича Флоренского (1882–1937). Двое последних, начав с чисто научной деятельности, в зрелом возрасте повернули к вере и приняли священство. Бердяев и Булгаков в 1922 году были высланы из России, а Флоренский остался и был в конце концов расстрелян.

Тут надо сделать замечание, относящееся сразу ко всем трём авторам. Серебряный век нашей культуры характеризовался не только её пышностью и высоким художественным уровнем, но и некоторой нездоровостью, усиленной рефлексией, мнительностью, чрезмерной экзальтацией, нередко переходящей в истеричность. Недаром этот период именовался декадансом (упадком). Упаднические настроения действительно находили тогда своё выражение, и этим нервный Серебряный век отличался от более спокойного Золотого века, но на то были веские причины. Надвигалась эпоха падения сразу четырёх империй, череда революций, гражданских и мировых войн, и чуткие натуры бессознательно предугадывали это и испытывали возбуждение как собаки перед землетрясением. В философии это возбуждение, проявлялось в многословии, вычурности, в претензии на оригинальность, в желании сказать что-то такое, чего до этого никто ещё не говорил. В результате философские сочинения выходили назойливо поучающими, наполненными бесконечными повторениями одной и той же мысли, будто ей не вполне доверял и сам автор, а порой получались просто нечитабельными. Все три упомянутых философа хотели не просто вернуться ко Христу, но вернуться на новом уровне убедительности, пользуясь всевозможными литературными и логическими изощрениями, за которыми в их писания, как правило, вкрадывались ереси.