Чарльз Талиаферро - Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

В этом Нильсен, по-видимому, прав: если высказывание «Бог существует» является бессмысленным, то никакие эмпирические доказательства не помогут [838].

В статье о «сверхъестественном» в блэквеллском «Философском словаре» объясняется (якобы) неэмпирический характер теизма:

Сверхъестественные существа находятся над природой или за ее пределами, при этом «природу» следует понимать в широком смысле, как охватывающую все пространство и время, а также все в пространстве и времени существующее, то есть весь физический мир. В первую очередь, понятие сверхъестественного использовалось в контексте религиозной веры. Если ученые (и не только) открывают новый вид волны, новую силу, необычное явление в далекой галактике, сам факт, что нечто можно было открыть, превращает это нечто в естественный феномен, который со временем будет описан в учебниках. Никакому научному или обычному наблюдению не под силу обнаружить сверхъестественные существа [839].

Следующим должен был стать вопрос о том, можно ли вообще обнаружить сверхъестественные существа? Позиция, озвученная в вышеупомянутой статье, выдвигает на первый план возражение, согласно которому постулирование некой реальности за пределами физического мира оказывается бессмысленным. Р. У Хепберн указывает на следующую проблему:

Сравните эти предложения: «За пределами моей комнаты щебечет воробей», «За пределами города ограничение скорости снимается», «За пределами земной атмосферы метеороиды не сгорают» и, наконец, «Бог находится за пределами мира, за пределами пространства и времени». Что следует из последнего утверждения? Выражение «за пределами» получает свое основное значение из отношений между объектами в мире. Оно… растягивается до предела, когда его используют применительно к миру в целом в связи с неким существом, которое не есть мир: его значение расширяется до той критической точки, когда мы с легкостью можем говорить бессмыслицу, даже не замечая того [840].

Такая обеспокоенность по поводу значения, в свою очередь, предполагает, что причинные объяснения, касающиеся этого мира, должны оставаться закрытыми, ограничиваясь только физической реальностью. Рассмотрим следующую статью о «Боге» из «Оксфордского справочника по философии»:

Также существует проблема, связанная с вопросом о том, как можно было бы установить контакт с чисто духовным существом и как оно (или он / она) могло бы воздействовать на Вселенную. Предположим, у меня неоперабельная опухоль мозга и я молю Бога об исцелении. Если Бог – физический агент, он мог бы услышать мою молитву и послать целебное излучение, недоступное земным врачам, которое разрушило бы опухоль. Но как бы бесплотный разум в первую очередь меня услышал и, даже если бы услышал, как бы он мог, не будучи физическим, применить силу, чтобы послать излучение в мой мозг? Попросту говоря, как мог бы чистый разум создать физический мир и, уж если на то пошло, как мог бы он вообще что-либо создать? [841]

Сегодня выдвинутое против теизма возражение Нильсена– Кенни – Эдвардса зачастую предстает в форме критики понятия «бестелесной личности». Д. З. Филлипс, взгляды которого рассматриваются ниже в настоящей главе, также ее поддерживает.

Благодаря деятельности логических позитивистов и связанных с ними критиков, атмосфера, сложившаяся сразу после Второй мировой войны, была враждебна к любому проявлению метафизики, выходящему за пределы того, что можно доказать в естественных науках. В 1951 г. Остин Фаррер охарактеризовал бедственное положение метафизики следующим образом:

Для многих современных людей метафизика является совокупностью диких и бессмысленных утверждений, покоящихся на ложных допущениях. Сейчас профессор метафизики может потихоньку справляться со своими должностными обязанностями, если он вообще готов иметь дело с метафизическими утверждениями, но только с целью избавиться от них, показать, что они представляют собой неясные формы чего-то другого. Кафедры метафизической философии превращаются в нечто аналогичное кафедрам тропических болезней: на них учат не развивать, а излечивать [842].

Действительно, Ганс Рейхенбах даже отказывался изучать больную метафизику прошлого: «Тот, кто работает в новой [научной] философии, не оглядывается назад; исторические спекуляции не принесут пользу его работе» [843]. «Диалог» между религией и наукой сводился к ликвидации религии; «вера в науку по большому счету заменила веру в Бога» [844].

Даже Питер Стросон, пытавшийся в умеренных пределах возродить метафизику, хотя и огороженную множеством кантианских ограничений, обеспокоенно заметил: «Философ ХХ века очень неохотно входит в поле философской теологии, даже с целью проследовать за кантовской критикой ее иллюзий» [845].

Чтобы увидеть важное «классическое» выражение этого в общем антиметафизического или по крайней мере антитеологического метода, рассмотрим концовку «Истории западной философии» Бертрана Рассела. В ней радикально отвергается философия религии, описанная в первой главе, т. е. кембриджский платонизм. Я привожу этот фрагмент целиком, поскольку в дальнейшем мы к нему еще вернемся:

Философия в течение всей своей истории состояла из двух частей, не гармонировавших между собой. С одной стороны – теория о природе мира, с другой стороны – этические и политические учения о том, как лучше жить. Неспособность достаточно четко разделять эти две стороны была источником большой путаницы в мыслях. Философы, от Платона и до В. Джеймса, допускали, чтобы на их мнения о строении вселенной влияло желание поучать: зная (как они полагали), какие убеждения сделают людей добродетельными, они изобрели аргументы, часто очень софистические, чтобы доказать истинность этих убеждений. Что касается меня, то я осуждаю такую предубежденность как по моральным, так и по интеллектуальным соображениям…

Все это отвергают философы, сделавшие основным делом философии логический анализ. Они откровенно признают, что человеческий интеллект неспособен дать окончательные ответы на многие очень важные для человечества вопросы, но они отказываются верить в существование некоторого «высшего» способа познания, с помощью которого мы можем открывать истины, скрытые от науки и разума. За этот отказ они были вознаграждены, открыв, что на многие вопросы, ранее скрытые в тумане метафизики, можно дать точный ответ и что существуют объективные методы, в которых нет ничего от темперамента философа, кроме стремления понять. Возьмем такие вопросы, как: Что такое число? Что такое время и пространство? Что такое дух? Что такое материя? Я не говорю, что мы можем здесь сейчас дать окончательный ответ на все эти очень старые вопросы, но я утверждаю, что открыты методы, с помощью которых мы можем (как в науке) последовательно приближаться к истине, причем каждая новая стадия возникает в результате усовершенствования, а не отвержения предыдущей.