Чарльз Талиаферро - Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Кантовские антиномии отражают более распространенные опасения по поводу самой философии. Является ли в конечном счете философия источником несовместимых, но в равной степени правдоподобных убеждений? Антиномии Канта не так-то легко сбросить со счетов: одни современные философы стали бы отстаивать каждый из тезисов, тогда как другие не менее ревностно защищали бы антитезисы. Здесь доступно несколько опций. Можно вступить в спор и просто настаивать на превосходстве одного тезиса над другим, как некоторые и делают. Возьмем, например, философию Кедворта: сторонник «несовместимого либертарианства» (недетерминистического понимания свободы воли) может ввести понятие субъективной причинности (agent causation), чтобы защитить тезис о том, что люди не полностью предопределены [541]. Кант, между прочим, действительно утверждает, что мы свободны и не полностью предопределены, хотя и обнаруживает эту свободу на трансцендентном, ноуменальном уровне.

В наше время аргументация в пользу какого-либо из этих тезисов или антитезисов довольно редко претендует на статус доказательства. Например, такой философ, как Уильям Крэйг, который признает первый тезис (он считает, что мир имеет начало), отвергая антитезис, предоставляет аргументы в пользу своей точки зрения, но без аподиктической достоверности. Итак, неопровержимо достоверные аргументы в пользу тезиса или антитезиса редко в открытую встречаются в метафизике.

Использование антиномий не ограничивается эпохой Канта. Два современных примера – Энтони Кенни и Пол Дрейпер. Кенни предлагает достаточное, на его взгляд, доказательство в пользу теизма (аргумент от замысла) и одинаково обоснованное его опровержение (исходящее из проблемы допущения нематериальной силы). Дрейпер также защищает теизм с помощью аргумента от замысла, а атеизм – опираясь на проблему зла [542].

В такой ситуации есть несколько возможностей. Можно воздерживаться от суждений и быть агностиком [543]. Или же можно найти другие основания для выбора того или иного тезиса, в лучших традициях Паскаля. Все кантовские антиномии носят высоко теоретический, а не морально необходимый характер, но привлечение более конкретных примеров позволит прояснить роль пари Паскаля. Представьте, что вы находитесь в тисках противоречий: у вас есть веские моральные причины выступать за смертную казнь (что и делал Кант) и одинаково веские причины быть против нее. В такой ситуации последним доводом, заставляющим Вас выступить против смертной казни, все же может стать практическое соображение – например, бремя доказательств всегда должно лежать на каждом обвинении в убийстве из-за опасности убить невиновного [544]. Также могут быть и другие факторы, способные привести как к тезису, так и к антитезису (см. наши комментарии по поводу Уильяма Джеймса в конце шестой главы).

Что если Кант прав и антиномии доказывают, что мы не можем заниматься метафизикой мира как он есть (Свободны ли мы? Есть ли у мира начало?), а должны ограничиться анализом нашего собственного познания и представлений? Возникает опасение, что кантианец находится под действием тех же факторов, что и традиционный метафизик. Другими словами, если Кант прав в том, что размышления о самом мире приводят к противоречащим выводам, не возникает ли то же самое противоречие и в мире представлений? Если некоторое положение дел заключает в себе противоречие (например, существуют только простые части, и в мире нет ничего простого), такое противоречие столь же проблематично в мире представлений или познания, как и положение дел в мире как он есть. Рассмотрим следующий пример: может ли существовать квадратный круг? Нет. Для этого понадобилось бы наличие предмета с четырьмя прямыми углами и одновременно не имеющего углов. Можно ли вообразить или представить квадратный круг? И хотя мы вполне можем верить в противоречивое положение дел, когда речь идет либо о слишком абстрактных вопросах, либо о сложных моральных проблемах (возможно, мне часто кажется, что мой брат – уголовный преступник, но также я часто думаю, что он ни в чем не виновен), гораздо труднее предположить, что можно сознательно одновременно принимать противоречащие пропозиции. Можете ли Вы верить в то, что нечто является квадратным и в то же самое время круглым? Пожалуй, это столь же проблематично, как и утверждать, что «в мире» действительно существует квадратный круг. Следовательно, кантовский альтернативный взгляд на познание и представления может страдать от тех же самых проблем, которые Кант ставит перед традиционным философом-метафизиком [545].

Звездное небо над нами (или наше представление о нем), возможно, и не гарантирует существование Бога, бессмертие и человеческую свободу, но моральный закон внутри нас – это совсем другое дело. Кантовская критика метафизики – критика не только теизма, но и атеизма. С точки зрения Канта, ошибочна всякая метафизика реальности. Он чувствовал необходимость заключить метафизику в скобки, чтобы открыть путь чему-то иному:

Я не могу, следовательно, даже допустить существование Бога, свободы и бессмертия для целей необходимого практического применения разума, если не отниму у спекулятивного разума также его притязаний на трансцендентные знания, так как, добиваясь этих знаний, разум должен пользоваться такими основоположениями, которые, будучи в действительности приложимы только к предметам возможного опыта, все же применяются к тому, что не может быть предметом опыта, и в таком случае в самом деле превращают это в явления, таким образом объявляя невозможным всякое практическое расширение чистого разума. Поэтому мне пришлось ограничить знание, чтобы освободить место вере, а догматизм метафизики, т. е. предрассудок, будто в ней можно преуспеть без критики чистого разума, есть истинный источник всякого противоречащего моральности неверия, которое всегда в высшей степени догматично 43.

Кант освобождает место вере в «Основах метафизики нравственности» (1785) и «Критике практического разума» (1788).

Кант отстаивает эту моральную веру, опираясь на наш долг по отношению к высшему благу. Он утверждает, что у нас есть категорические или безусловные нравственные обязанности (некоторые из них будут указаны в одном из последующих разделов, «Космополитизм и религия»). Они не зависят от наших желаний; следовательно, я могу быть обязан не лгать, даже если у меня нет никакого желания не лгать. Рациональная и идеальная цель, к достижению которой должен стремиться моральный деятель, – это высшее благо. Все остальное свидетельствовало бы о своего рода несовершенстве или же отсутствии рациональной и моральной воли. Высшее совершенное благо, по мнению Канта, предполагает идеал счастья и добродетели. С точки зрения морали, мир, в котором порок приносит счастье, а добродетель – несчастье, в каком-то смысле абсурден и трагичен. Отсюда Кант заключает, что если мы должны чего-то хотеть, необходимо, чтобы предмет нашего хотения был возможным. Бессмысленно хотеть невозможного: если мы должны чего-то хотеть, необходимо, чтобы у нас была возможность этого хотеть. Кант руководствуется принципом, который в краткой форме будет звучать так: «должен – значит можешь». Если я должен сделать X, необходимо, чтобы я мог сделать X; если я не могу сделать этого, то, значит, я и не обязан. Абсолютно благая цель моей воли (гармония счастья и добродетели) возможна только в том случае, если в мире есть всемогущий справедливый Бог, который действительно осуществит эту идеальную цель. Бог может сделать наш нравственный, рациональный идеал интеллигибельным. Следовательно, как утверждает Кант, существование рационального, морального деятеля должно предполагать существование справедливого, всемогущего Бога, который позволит примирить добродетель и счастье.