Чарльз Талиаферро - Доказательство и вера. Философия и религия с XVII века до наших дней

Отчасти успех всего кантовского проекта обусловлен несостоятельностью альтернативного, традиционного доказательства религиозной веры. Если бы доказательства существования Бога, скажем, кембриджских платоников, Декарта, Локка и Лейбница были успешными, тогда мы не нуждались бы в обращении к категориям познания, чтобы сформулировать наши претензии на знание. Успешный теистический аргумент (или успешная критика доказательства существования Бога, высказанная, например, юмовским Филоном) показал бы, что человеческий разум способен открыть структуру реальности. Поначалу, в свой «докритический период», Кант пошел по традиционному пути, опубликовав работу под дерзким названием «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога» [523]. В «Критике чистого разума» (с третьего раздела по шестой в главе «Идеал чистого разума») Кант стремится подорвать традиционную теистическую метафизику. Авторитетный образ Бога имеет решающее значение для его критики, поскольку основная претензия, которую он предъявляет к космологическому аргументу и аргументу от замысла, заключается в том, что ни одному из них не удалось привести к чистому и абсолютному монотеизму. Как замечает Аллен Вуд, «сам Кант всегда считал, что теология, неспособная обосновать наивысшее онтологическое совершенство, обречена на провал» [524]. В каком-то смысле эта точка зрения очень похожа на юмовский анализ аргумента от замысла: даже если некоторые свойства мира свидетельствуют о наличии разумного замысла, это еще не доказывает всемогущество, благость и другие божественные атрибуты.

Кант считает, что из трех главных теистических аргументов онтологический является наиболее перспективным (или опасным) при обосновании монотеизма. Поэтому он сосредотачивает большую часть своей критической проницательности на данном аргументе. Одно из критических возражений Канта заключается в том, что само понятие метафизически необходимого существа не является понятным или по крайней мере никогда таковым не было:

Номинальную дефиницию этого понятия, правда, нетрудно дать, а именно: оно есть нечто такое, небытие чего невозможно; однако этим мы не становимся более сведущими относительно условий, которые заставляют нас признать небытие какой-нибудь вещи просто непостижимым, а между тем как раз эти условия мы и хотим узнать, мыслим ли мы вообще что-нибудь посредством этого понятия или нет? В самом деле, если мы посредством слова безусловный отвергаем все условия, в которых всегда нуждается рассудок, чтобы рассматривать нечто как необходимое, то для меня далеко еще не понятно, мыслю ли я вслед за этим посредством понятия безусловно необходимого еще что-то или, быть может, вообще ничего не мыслю [525].

Эта линия критики может показаться странной, поскольку кантовская система считается философским обоснованием необходимости, но Кант полагает, что такая необходимость (необходимость того, чтобы треугольник имел три стороны) – функция наших суждений.

«Все приводимые примеры этого рода без исключения относятся к суждениям, а не к вещам и их существованию» [526].

Кант разрабатывает доказательство против веры в Бога как необходимую сущность в связи с общераспространенным вариантом «сверхтонкого» онтологического аргумента, следы которого можно обнаружить у Мора, Декарта и Лейбница. Цель этого аргумента состоит в том, чтобы обосновать возможность Бога как необходимо существующего существа, а затем показать противоречивость утверждения, что Бога нет. Согласно Канту, онтологические аргументы в конечном счете рассматривают существование как реальный, определяющий предикат. Если Богу приписывают «существование» или «бытие», прибавляется ли некое свойство к другим свойствам – предикатам благости, всемогущества, вездесущия?

Ясно, что бытие не есть реальный предикат, иными словами, оно не есть понятие о чем-то таком, что могло бы быть прибавлено к понятию вещи. Оно есть только полагание вещи или некоторых определений само по себе. В логическом применении оно есть лишь связка в суждении. Положение Бог есть всемогущее [существо] содержит в себе два понятия, имеющие свои объекты:

Бог и всемогущество; словечко есть не составляет здесь дополнительного предиката, а есть лишь то, что предикат полагает по отношению к субъекту. Если я беру субъект (Бог) вместе со всеми его предикатами (к числу которых принадлежит и всемогущество) и говорю: Бог есть или есть Бог, то я не прибавляю никакого нового предиката к понятию Бога, а только полагаю субъект сам по себе вместе со всеми его предикатами, и притом как предмет в отношении к моему понятию [527].

Кант выносит категорический приговор: «Следовательно, все старания и труды, затраченные на столь знаменитое онтологическое (картезианское) доказательство бытия высшей сущности из понятий, потеряны даром, и человек столь же мало может обогатиться знаниями с помощью одних лишь идей, как мало обогатился бы купец, который, желая улучшить свое имущественное положение, приписал бы несколько нулей к своей кассовой наличности» [528]. Стало быть, в основе онтологических аргументов лежит концептуальная или грамматическая ошибка. Нельзя выводить существование из понятия Бога, ибо понятие Бога не содержит существования [529].

Удалось ли Канту успешно раскритиковать онтологический аргумент? В XIX–XX вв. многие (но не все) философы считали, что да. Тем не менее, сомнения в кантовском успехе высказывались с разных сторон. Некоторые защитники онтологического аргумента нацеливаются на весь кантовский проект, помещающий источник необходимости в формы нашего познания. Почему мы должны считать, что такая необходимость менее таинственна, чем те необходимые отношения и свойства, которые постулировали платоники? Или, точнее, почему она менее таинственна, чем необходимость в том смысле, в котором о ней говорили Лейбниц или, если вспомнить более современную фигуру, упоминавшуюся в предыдущей главе, логик Фреге? [530]На самом деле целый ряд философов считает, что Кант не столько спасает или сохраняет необходимые отношения, сколько подрывает их. Возражение, первоначально высказанное Бертраном Расселом, некогда защитником онтологического аргумента, было переформулировано следующим образом:

Согласно Канту, необходимые истины арифметики и геометрии обязаны своей необходимостью нашим когнитивным структурам – например, тому факту, что мы можем воспринимать куб как восьмиугольный. Но то, что мы обладаем именно такими структурами, а не иными, обусловлено обстоятельствами – наша природа может измениться, или же она в конце концов могла бы в силу какой-то необходимости изначально быть другой: если бы мы были по-другому устроены, эти законы стали бы ложными, а их место заняли бы иные законы. Но это абсурдно, и Кант должен был одним из первых заметить это [531].