Карл Кантор - Тринадцатый апостол

Сколько было у Ленина соратников по революции и гражданской войне: и Троцкий, и Сталин, и Бухарин, и Зиновьев, и Каменев, и Орджоникидзе, и Киров, и Куйбышев, и Ворошилов с Буденным, и Богданов, и Луначарский, и Рыков и много других, помельче. Ни о ком из вождей и «вождят» Маяковский не писал, не прославлял. Кроме одного – Феликса Эдмундовича Дзержинского. Никто для него не был примером истинного коммуниста, рыцарем справедливости без страха и упрека – только Дзержинский. Маяковский проходит вдоль Кремлевской стены, в которой замурованы урны с прахом революционеров:

Поклонился мысленно праху Красина, потом – Войкова:

Да, это Дзержинский. Главный чекист революции. Гроза контрреволюционеров, мародеров, шкурников, предателей. Суровый, бесстрашный и неумолимый к врагам. Скольких он приговорил к расстрелу и скольких невинных погубил в ослеплении классовой ненависти. А Маяковский именно ему призывает подражать молодежь:

Клеветники, оборотни обрадовались – вот когда Маяковский признался в своей жестокости, одобрил насилие ради насилия. А так ли? Все ли мы знаем о Председателе ВЧК? Знаем ли то, что знал о нем Маяковский? А поэт знал, потому что железный Феликс «сломался» в его родной Украине. Ленин послал Дзержинского в Харьков уничтожить «кулацкую» армию Махно. Председатель ВЧК принялся исполнять приказ вождя. Подручные главчекиста успели с ходу погубить отряд махновцев, захватить нескольких в плен и привести в ставку Дзержинского. Ужо, пропишет им ижицу сам начальник. В Харьковской тюрьме ВЧК перед Дзержинским стояли несколько мужиков. Председатель ВЧК пристальным взглядом изучал махновцев.

«– Сколько имел земли? – спросил у одного из них.

– Пять десятин… А опосля раздела батько Махно дав ще пятьдесят.

– И сколько наемных рабочих… ну, батраков сколько держал?

– Тилькы семья! Батько не дозволяв наймитов держать.

– Руки покажи!

Махновец послушно показал руки. Ладони были тяжелые, мозолистые, пальцы крючковатые, потертые, отливающие железом».

«Следующий, не дожидаясь, выставил навстречу Дзержинскому свои руки. Это были такие же крестьянские клешни. Широкие, плотные, раздавшиеся от ежедневного труда». Такими же были руки других арестованных. Дзержинский со всеми говорил, руки всех смотрел, как будто сам в земле ковырялся. Потребовал к себе стенографиста.

– Записывайте! <���…> “СНК, Ленину… Против армии Махно испробованы все возможные средства. Справиться не могу. Вообще не умею воевать с крестьянами и не расцениваю это как борьбу с врагами Советской власти… Всегда считал себя карающим мечом революции, но только не по отношению к трудящимся. Дзержинский”».

«В недалеком будущем Дзержинский под влиянием харьковских впечатлений откажется принимать участие в подавлении Кронштадтского восстания, Антоновского – на Тамбовщине. <���…> То, что увидел и пережил председатель ВЧК в Украине, безусловно оказало влияние на “железного Феликса”. Нет, он был вовсе не железный, этот Феликс» [102].

Сестра Дзержинского Ядвига вспоминала: «Он очень любил Христа. Заветы Христа глубоко были вкоренены в его сердце».

Патриарх Тихон был приговорен к расстрелу. Дзержинский своею властью отменил этот приговор и выпустил патриарха из тюрьмы на свободу. Председатель ВЧК убедил Ленина не применять высшей меры наказания – расстрела к врагам советской власти. Христианин каялся. Заботился о беспризорниках.

Руководство партии травило Дзержинского – обнажает наши язвы.

На Пленуме ЦК и ЦКК 20 июля 1926 г. Дзержинский говорил «верхам»: «.если вы посмотрите на весь наш аппарат… на всю нашу систему управления, если вы посмотрите на наш неслыханный бюрократизм, на нашу неслыханную возню со всеми возможными согласованиями, то от всего этого я прихожу прямо в ужас. Я не раз приходил к Председателю СТО и Совнаркома (т. е. к Ленину) и говорил: дайте мне отставку. нельзя так работать!» [103]Через несколько часов после этой речи Дзержинский умер от сильнейшего сердечного припадка. Ему было 49 лет. Маяковский об этом знал. Сразу же после внезапной смерти Дзержинского Маяковский решил:

Вот почему Маяковский призывал следовать Дзержинскому, его беспощадности и его милосердию, его правдивости и совестливости, его нетерпимости к высшим чиновникам совсистемы, включая Сталина.

Строго говоря, лишь пятилетие (1917–1922 гг.) можно считать советской эпохой, т. е. пятилетие, когда революция еще не выдохлась (а более пяти лет ни одна революция не продолжалась – не только русская, но и французская, и голландская, и английская, и американская), но даже и в эти годы к ее победам в гражданской войне, к громадью ее планов поэт относился настороженно, с недоверием, критически. И почему вообще в качестве критерия творчества Маяковского следует брать первое пятилетие Советской власти? Как революционный поэт-новатор Маяковский выступил в 1912 г. – тогда революция фактически уже началась. За десять лет он создал стихотворения и поэмы, не уступающие пореволюционным. То, чем гордятся сегодня Европа и Соединенные Штаты Америки – высоким личным уровнем потребления, – стало вожделением «демократической» интеллигенции России, пробравшейся в начальники над рабочими. После введения нэпа коммунизм обступило мещанство. Коммунистическая партия стала партией мещан, с мещанским кругозором партийцев и мещанским образом жизни их и их семей. Ужас состоял в том, что все этот выдавалось за коммунизм и совершалось на фоне редких перемен, которые иначе, чем социалистическими, не назовешь. В сходной ситуации в Италии ХМ в. оказался Данте, расселивший многих своих еще здравствующих недоброжелателей в Аду и Чистилище. Данте было невмоготу жить в обществе, которое отвернулось от идеалов Библии, а после надругалось над ними. А Маяковский усомнился в скором достижении целей истории, т. е. в том, что человечество хочет и может подняться в наджитейские сферы духа.

Социокультурная эволюция ныне продвигается к своему завершению, стремясь навязать стандарты «потребительского общества» всему миру. Не на то надеялся Данте, не о том тосковал Маяковский. В «потребительском обществе» нет места Любви, на которой держится мироздание. Любовь была сердцем творчества и жизни двух этих поэтов. Потребность любить – безгранична, потребность быть любимым – неодолима. А с ума сводящее несчастье безответной Любви – это не частность биографии Маяковского, это содержание его жизни, вобравшей в себя всю земную и всю космическую трагедию отвергнутости. Маяковский походил на бумажного солдатика Булата Окуджавы, того самого, который хотел переделать мир, чтоб был счастливым каждый.