Фридрих Энгельс - Положение рабочего класса в Англии. По собственным наблюдениям и достоверным источникам

Такова фабричная система! Я стремился описать её настолько подробно, насколько мне позволяли размеры книги, и настолько беспристрастно, насколько возможно было это сделать, описывая геройские деяния буржуазии в её борьбе с беззащитными рабочими, — деяния, говоря о которых нельзя оставаться равнодушным, так как равнодушие было бы преступлением. Сравним же положение свободного англичанина в 1845 г. с положением крепостного сакса под игом норманского барона в 1145 году. Крепостной был glebae adscriptus, прикреплён к земле; свободный рабочий тоже к ней прикреплён — системой коттеджей. Крепостной обязан был предоставлять господину jus primae noctis, право первой ночи; свободный рабочий обязан предоставлять своему хозяину право не только первой, но и каждой ночи. Крепостной не имел права обзаводиться собственностью, и всё, что он имел, могло быть отнято у него помещиком; свободный рабочий тоже не имеет собственности и не может ею обзавестись вследствие конкуренции. Фабрикант позволяет себе делать то, чего не делал даже норманн; посредством системы оплаты товарами он ежедневно посягает на то, что предназначено непосредственно для поддержания жизни рабочего. Отношение крепостного к помещику регулировалось законами, которые соблюдались потому, что соответствовали обычаям, регулировалось также и самими обычаями; отношение свободного рабочего к его господину тоже регулируется законами, но такими, которые не соблюдаются, потому что не соответствуют ни обычаям, ни интересам хозяина. Помещик не мог оторвать крепостного от земли, не мог его продать без земли, а так как почти вся земля была неотчуждаемой и капитала не было, то помещик вообще не мог продать крепостного; современная буржуазия заставляет рабочего продавать самого себя. Крепостной был рабом участка земли, на которой он родился; рабочий — раб самых насущных жизненных потребностей и денег, при помощи которых он их может удовлетворить: оба они рабы вещей. Существование крепостного обеспечивалось феодальным общественным строем, в котором каждый имел своё определённое место; свободному рабочему не обеспечивается ничего, ибо он лишь тогда занимает определённое место в обществе, когда он нужен буржуазии, а в противном случае его игнорируют, как будто его и на свете нет. Крепостной отдаёт свою жизнь господину во время войны, фабричный рабочий — в мирное время. Хозяин крепостного был варваром и смотрел на крепостного, как на скотину; хозяин рабочего цивилизован и смотрит на рабочего, как на машину. Одним словом, положение и того и другого приблизительно одинаково и если кому–нибудь из двух и приходится хуже, то, разумеется, свободному рабочему. Рабы они оба, но только рабство первого — без лицемерия, явное, откровенное, а рабство второго — лицемерно и хитро скрыто от него самого и от всех остальных, это теологическое рабство, которое хуже чем старое крепостничество. Тори–филантропы были правы, называя фабричных рабочих white slaves, белыми рабами. Но это лицемерно скрытое рабство признаёт, хотя бы на словах, право на свободу; оно склоняется перед свободолюбивым общественным мнением; и в этом заключается исторический прогресс по сравнению со старым рабством: признан, по крайней мере, принцип свободы, а угнетённые уже сами позаботятся о том, чтобы этот принцип был проведён в жизнь.

В заключение приведу несколько строф из стихотворения, выражающего взгляд самих рабочих на фабричную систему. Оно написано Эдуардом П. Мидом из Бирмингема и верно передаёт господствующее среди рабочих настроение.

Мы особенно долго задержались на описании фабричной системы потому, что она представляет собой совершенно новое явление, порождённое промышленной эпохой. Зато нам гораздо меньше придётся останавливаться на описании положения рабочих в остальных отраслях промышленности, ибо к ним может быть полностью или отчасти отнесено то, что было сказано о промышленном пролетариате вообще или о фабричной системе в частности. Нам остаётся, следовательно, лишь рассмотреть, в какой мере фабричная система проникла в отдельные отрасли труда и каковы особенности каждой из этих отраслей.

Четыре отрасли труда, на которые распространяется фабричный закон, заняты изготовлением тканей для одежды. Будет удобнее всего, если мы сейчас перейдём в первую очередь к тем рабочим, которые получают своё сырьё с фабрик, относящихся к этим четырём отраслям; в первую очередь рассмотрим вязальщиков Ноттингема, Дерби и Лестера. В «Отчёте комиссии по обследованию детского труда» об этих рабочих говорится, что продолжительный рабочий день (к которому вынуждает их низкая оплата труда) в сочетании с сидячим образом жизни и постоянным напряжением зрения, обусловленным характером самой работы, ослабляет весь их организм и главным образом сказывается на зрении. Без очень яркого освещения вечером работать нельзя, и для концентрации света рабочие обычно употребляют стеклянные шары, что очень вредно действует на глаза. К сорока годам почти все рабочие вынуждены носить очки. Дети, которые в этом производстве используются для наматывания шпулек и шитья (подрубливания), обычно болезненны и очень плохо сложены. С шести, семи или восьми лет они работают в маленьких душных комнатах по 10—12 часов в день. Многие от работы хиреют, настолько ослабевают, что не могут выполнять самой обыкновенной домашней работы и становятся такими близорукими, что уже в детские годы вынуждены носить очки. У многих детей члены комиссии обнаружили все симптомы золотухи; фабриканты в большинстве случаев отказываются принимать к себе на фабрику девушек, которые были на такой работе, ссылаясь на их слабосилие. Отчёт называет положение этих детей «позором для христианской страны» и высказывает пожелание, чтобы их работа была поставлена под охрану закона (Грейнджер. «Отчёт», приложения, часть 1, стр.F 15, §§ 132—142). Отчёт комиссии добавляет, что из всех рабочих Лестера вязальщики хуже всего оплачиваются; они зарабатывают 6 шилл., а при очень большом напряжении 7 шилл. в неделю, при ежедневной работе в 16—18 часов. Когда–то они зарабатывали 20—21 шилл., но введение станков увеличенных размеров снизило их заработок; огромное большинство работает ещё на старых, простых станках и с большим трудом конкурирует с усовершенствованными машинами. Таким образом, и здесь каждый шаг вперёд, сделанный в развитии техники, является шагом назад в положении рабочих! Но несмотря на всё это, — рассказывает член комиссии Пауэр, — вязальщики гордятся тем, что они свободны , что они не зависят от фабричного Колокола , диктующего им, когда они должны есть, спать или работать. В отношении заработной платы положение этих рабочих и в настоящее время не лучше, чем оно было в 1833 г., когда фабричная комиссия составляла свой отчёт; обусловливается это конкуренцией саксонских вязальщиков, которые сами живут впроголодь. Конкуренция эта побивает англичан не только на всех внешних рынках, но — по части низших сортов товара — и на английском рынке. Какое удовлетворение для немецкого вязальщика–патриота, если он, голодая, смог лишить куска хлеба английских вязальщиков! Разве не будет он и впредь гордо и радостно голодать во славу германской промышленности, если честь Германии требует, чтобы его желудок всегда оставался наполовину пустым? О, конкуренция и «соперничество наций» — прекрасная вещь! В «Morning Chronicle» — тоже либеральная газета, газета буржуазии par excellence [по преимуществу, в истинном значении слова.] — в декабре 1843 г. появилось несколько писем одного вязальщика из Хинкли, в которых он описывает положение своих товарищей. Сообщает он, между прочим, о 50 семьях, состоящих в общей сложности из 321 человека и работающих на 109 станках; с каждого станка получалось в среднем в неделю 5 1/6 шилл., и одна семья в среднем зарабатывала 11 шилл. и 4 пенса в неделю. Из этого заработка расходовалось на квартиру, прокат вязальной машины, уголь, освещение, мыло, иголки — всего 5 шилл. 10 пенсов, так что на питание оставалось по 1½ пенса (15 прусских пфеннигов) в день на человека, на одежду же не оставалось ничего.